Иран всегда играл важную роль на Ближнем Востоке. В его политике на этом направлении большое значение имел религиозный фактор, в особенности после Исламской революции. Однако поддержка Тегераном своих единоверцев, арабов-шиитов региона, вызывает неприятие суннитского большинства. В 2011–2019 гг. исследовательский центр Zogby Research Services провел серию опросов общественного мнения в странах Ближнего Востока, данные которых позволяют проследить трансформацию восприятия современного Ирана и его региональной политики в арабских странах, малоизученную в современной науке. Многие арабы традиционно с подозрением относились к Тегерану и его внешнеполитической деятельности – и отрицательно оценили участие Тегерана в кризисных событиях в Сирии, Йемене и Ираке в 2010-х гг. Именно участие ИРИ в делах ближневосточных стран в 2011–2016 гг. стало основным драйвером как снижения уровня поддержки Тегерана в Иордании, Ираке, Ливане, ОАЭ и Саудовской Аравии, так и ослабления уверенности в мирном сосуществовании Ирана и государств региона. Заключение «ядерной сделки» имело незначительный краткосрочный эффект – и только благодаря ожиданиям снижения активности Тегерана на Ближнем Востоке. Однако в 2018 г. на фоне недовольства ближневосточным курсом Трампа и надежд, что из-за срыва СВПД и возобновления действия американских санкций в адрес Ирана Тегеран будет вынужден сократить уровень поддержки дружественных шиитских движений и в целом снизит степень вмешательства в дела региона, отношение к ИРИ в арабских странах за-метно улучшилось в сравнении с предыдущим периодом. Более того, значительно выросла уверенность респондентов в достижении мира и стабильности в регионе. Тем не менее эта тенденция была подорвана в 2019 г. в связи с возросшей напряженностью в отношениях Тегерана с Вашингтоном и ростом регионального противостояния Ирана и Саудовской Аравии.

Скачать PDF Скачать JATS

Иран всегда играл одну из ключевых ролей на арабском Ближнем Востоке. С установлением Исламской Республики Иран (ИРИ) во внешней политике страны стал отчетливо проявляться религиозный аспект. Аятолла Рухолла Хомейни, заложивший основы государственного строя и идеологии нового государства, пытался распространить Исламскую революцию на другие страны региона. Хотя иранское руководство потерпело неудачу на этом направлении и постепенно отошло от таких внешнеполитических проектов в 1990-х гг., религия остается одним из факторов, определяющих ближневосточную политику Тегерана. ИРИ активно участвует в делах региона и в этом отношении взаимодействует с шиитскими правительствами и движениями (правительство Башара Асада в Сирии, ливанская Хезболла, йеменские хуситы, иракские шиитские движения и формирования) и поддерживает их.
Однако Ближний Восток – за исключением Малой Азии – долгие века был арабским и, в большинстве своем, суннитским. Многие арабы традиционно относились с настороженностью к могущественному государству персов по соседству, стремившемуся распространить свое влияние на запад. Важную роль играл и религиозный фактор. Иран несколько веков был единственным крупным государством, где шиизм сохранялся как господствующее направление в исламе. Как результат, арабы-шииты, находившиеся на второстепенных ролях практически на протяжении всей истории, рассматривали Иран как потенциального защитника, а тот, в свою очередь, также опирался на единоверцев в регионе. В то же время многие арабы-сунниты рассматривали шиитов – в особенности, после Исламской революции – как возможных проводников иранского влияния, а сам Иран – как нависшую угрозу.
На современном Ближнем Востоке отношение к Ирану остается неоднозначным. И если позиция властей регулярно освещается в официальных заявлениях и сообщениях СМИ, мнение населения изучается относительно редко. В данной статье предпринимается попытка оценить отношение арабов к своему восточному соседу и определить факторы, формирующие их взгляд на Тегеран и его политику.

МЕТОДОЛОГИЯ ОПРОСОВ

В 2011–2019 гг. исследовательский центр Zogby Research Services провел серию опросов общественного мнения в странах Арабского Востока, а также в Турции и Иране. Заявленная цель – определить взгляд их жителей на состояние дел в соответствующих странах, а также на политическую ситуацию в регионе Ближнего Востока, протекающие в нем кризисы, причины и пути решения, их мнение о странах региона и основных внерегиональных игроках (США, Россия, Китай).
Сам исследовательский центр был основан Джеймсом Зогби, американским политологом-арабистом и общественником, братом Джона Зогби, создателя организаций Zogby International poll и Zogby Analytics, занимающихся проведением опросов в США на социально-политические темы. В свою очередь, Джеймс Зогби сосредоточил свою деятельность именно на регионе Ближнего и Среднего Востока и Северной Африки – цель работы его центра заявлена как выяснение мнения жителей этих стран по важнейшим вопросам региона. Центр представил материалы исследований 2011–2019 гг. на своем сайте¹. В рамках данной статьи среди всей собранной информации нас интересует отношение жителей Иордании, Ирака, Ливана, ОАЭ и Саудовской Аравии к Ирану и его политике в регионе. Благодаря тому, что одни и те же или схожие вопросы задавались респондентам в этих странах на протяжении нескольких лет, имеется возможность отследить динамику отношения арабов Ближнего Востока к ИРИ и выявить, каким образом она коррелирует с реализацией Тегераном своего внешнеполитического курса.

Опросы проводились при личном контакте интервьюеров и респондентов, отобранных для получения репрезентативной выборки. Такой подход способствует большей точности результата, однако имеет объективные сложности, так как не позволяет проводить опросы в условиях продолжающегося вооруженного конфликта. Поэтому даже в материалах исследований мнений о конфликтах в Сирии и Йемене, их причинах, ходе и возможных результатах не представлен взгляд самих жителей этих стран.
В рассматриваемый в данной статье период проведения исследований 2011–2019 гг. методика определения районов отбора респондентов не претерпевала значительных изменений.
Респондентов выбирали:

• в Иордании – в Аммане, Эз-Зарке, Ирбиде, Мадабе, Эль-Балке, Джараше, Эль-Мафраке, Акабе;
• в Ираке – в Багдаде, Басре, Киркуке, Кербеле, Мосуле, Тикрите, Эрбиле, Неджефе, Ди-Каре, Бабиле, Анбаре, Дияле, Найнаве, Сулеймании, Эс-Самаве;
• в Ливане – в Бейруте, Триполи, Баальбеке, Баабде, Тире, Сайде, Шуфе, Аккаре;
• в ОАЭ² – в Абу-Даби, Дубае, Шардже, Аджмане, Умм-эль-Кайвайне, Рас-эль-Хайме, Эль-Фуджайре;
• в Саудовской Аравии (КСА) – в Эр-Рияде, Мекке, Джидде, Бурайде, Эт-Таифе, Эд-Даммаме, Эль-Хубаре, Дирабе, Эд-Диръие, Аль-Амарие, Унайзе, Аль-Хабре, Аль-Шамасие, Шейбе, Дахране, Эль-Джубайле, Эль-Хуфуфе.

Опросы проводились в сентябре 2011 г., сентябре 2014 г., сентябре 2015 г., сентябре-октябре 2016 г., августе-сентябре 2017 г., августе-сентябре 2018 г., августе-сентябре 2019 г. В каждой стране интервьюеры отбирали от 800 до 1000 респондентов.
Среди опрошенных поддерживалось примерное равное соотношение мужчин и женщин. Исключение – ОАЭ (опросы 2011–2016 гг.) и Саудовская Аравия (опросы 2011–2017 гг.). В Объединенных Арабских Эмиратах в этот период доля мужчин среди опрошенных достигала примерно 2/3, а в КСА – около 55%.
В разбивке по возрастам в 2011 г. респондентов делили на группы старше и младше 36 лет, где доля опрошенных старше 36 лет колебалась в районе 40–50%. Исключением в этом году стал Ирак, где респондентов делили на группы младше 25 лет (17%), 25-36 лет (21%), старше 36 лет (38%).
В опросе 2014 г. разбивка по возрастам сохранялась по группам младше 25, 25–36 лет и 36+. В этом году доля каждой группы колебалась от 17 до 55%, перевес в большинстве случаев был в пользу средней и старшей возрастных категорий. В 2015–2019 гг. разбивка осуществлялась на группы до 30 лет и 30+. Доля старшей возрастной категории составляла 55–68%. Исключением стали в 2017–2019 гг. ОАЭ, где респонденты младше 30 лет составляли 56%.
Кроме того, опросы – и авторы это отдельно подчеркивают – проводились репрезентативно среди как городских, так и сельских жителей. Только в опросе 2011 г. преобладало городское население, составляя от 70% до 90% опрошенных во всех странах, что может объясняться тем, что авторы еще тестировали технологию сбора данных. Однако уже с 2014 г. доля сельских жителей среди респондентов в Ливане, Иордании и Саудовской Аравии серьезно возросла и составляла 21–22% в Иордании (в 2014 и 2019 гг. – 15% и 10% соответственно), 11–14% в Ливане, 16–17% в КСА и 13–16% в ОАЭ. Высокая доля респондентов из сельской местности соблюдалась в 2011–2019 гг. среди иракских респондентов (30–37%). Сделанная авторами исследования выборка соответствует уровню урбанизации в указанных странах³.

Также в ряде стран присутствует разбивка по вероисповеданию:

• В Иордании сунниты составляли 91–97%, шииты – 2–4%, христиане – 2–4%.
• В Ливане на суннитов приходилось 25–28%, на шиитов – 27–30%, на христиан – 37–40%, на друзов – 5–7% (в 2011 г. доля шиитов была заметно выше (35%), что может объясняться отсутствием графы «друзы»).
• В Саудовской Аравии доля суннитов достигала 85–88%, шиитов – 10–15% (в опросе 2011 г. соотношение было 88% и 5% соответственно).
• В ОАЭ сунниты составляли 88–91%, шииты – 9–12%, христиане – до 1% (в опросе 2011 г. доля суннитов и шиитов достигла 96% и 5% соответственно).
• В Ираке на суннитов приходилось 33–42%, на шиитов – 58–67%, христиане – до 1%. Кроме того, в опросе 2011 гг. в методологии присутствовала разбивка по этническому признаку: арабы составляли 73–85%, курды – 14–17%, другие – 8% (в 2011 г. присутствовала графа «ассирийцы», на которую пришелся 1%, в 2019 г. – «турки» (7%) и «ассирийцы» (2%).

По этому критерию разбивка респондентов, осуществленная создателями опроса, также соответствует соотношению адептов суннизма, шиизма и христианских деноминаций в изучаемых странах.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что авторы тщательно подошли к отбору респондентов, чтобы сделать их состав как можно более репрезентативным, коррелирующим с реальным соотношением населения по возрастному и религиозному признакам и степенью урбанизации с учетом мнений жителей различных регионов изучаемых стран.
Для оценки трансформации общего отношения арабов Ближнего Востока к Ирану в исследованиях 2011–2018 гг. были использованы ответы на вопрос «Как Вы относитесь к Ирану?»⁴ (граф. 1). Мнения жителей региона о перспективах мирного сосуществования арабских стран и ИРИ представлены на базе ответов на вопросы «Вносит ли Иран вклад в поддержание мира и стабильности в Арабском мире?» (исследования 2011–2016 гг.), «Могут ли Иран и страны Арабского мира жить в мире?» (опрос 2018 г.) и «Вы уверены, что в следующем десятилетии между Ираном и арабскими странами будет мир?» (опрос 2019 г.) (граф. 2). Ответы на данные вопросы представлены в виде графиков, где на горизонтальной оси указаны года проведения исследований, а на вертикальной – сальдо положительных и отрицательных ответов (в сумму положительных реакций включались положительные и скорее положительные ответы, аналогичным образом формировалась база отрицательных ответов). Следует отметить, что данные вопросы задавались респондентам в отношении нескольких региональных и внерегиональных стран, но наше исследование учитывает только ответы про Иран.

ОТНОШЕНИЕ АРАБОВ К ИРАНУ

И ЕГО РЕГИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКЕ

В 2010-х гг. внешнеполитическая активность Тегерана была сфокусирована вокруг двух основных проблем, беспокоивших также и мировую общественность: кризисных ситуаций, возникших в результате Арабской весны, и противоречий с Западом вокруг национальной ядерной программы. Безусловно, жители стран Ближнего Востока имели представление об этих событиях – если не были их непосредственными участниками. Как следствие, действия Ирана в данном направлении влияли на общественное мнение в арабских странах региона.

УХУДШЕНИЕ ОТНОШЕНИЯ АРАБОВ К ИРАНУ В 2011–2016 ГГ.

Трансформация общественного мнения в арабских странах за время проведения исследований Zogby Polls прошла через три этапа: 2011–2016, 2016–2018 и 2019 гг. В первый период мнение респондентов об Иране постепенно ухудшалось – даже в настроенных в значительной степени проирански Ливане и Ираке. В 2016–2018 гг. отмечается положительная динамика: в 2018 г. респонденты лучше, чем двумя годами ранее, отнеслись к ИРИ, а также выражали большую уверенность в урегулировании противоречий между Ираном и арабскими странами. Однако в 2019 г. убежденность арабов в перспективе мирного сосуществования с ИРИ серьезно снизилась.
На графике «Как Вы относитесь к Ирану?» (граф. 1) в 2011–2012 гг. наблюдается некоторый рост доли проирански настроенных респондентов. Так, в Ливане в 2012 г. отмечается положительный тренд в сравнении с 2011 г. Эти данные могут быть объяснены активной поддержкой Ираном правительства Башара Асада с самого начала Сирийского кризиса. Так, ИРИ направила в страну свои элитные подразделения во главе с Касемом Солеймани, который с 2012 г. лично руководил обороной Дамаска [Кулагина, Ахмедов, 2014, с. 253]. В том же году КСИР (Корпус стражей исламской революции) участвовал в создании сирийских Национальных сил обороны по образцу иранского ополчения «Басидж» [Osiewicz, 2021, p. 100].
Несколько улучшается осенью 2012 г. отношение к Ирану также в Иордании, ОАЭ и Саудовской Аравии. В это время указанные страны, как и ИРИ, оставались «оплотом стабильности» на фоне революций в ряде государств региона. Масштабный внутренний кризис охватил Египет и Сирию, крупных игроков на Ближнем Востоке, в устойчивости правящих систем которых у многих не было сомнений. Обеспокоенные масштабными протестами и конфликтами в непосредственной близости от своих границ жители могли теплее относиться к Ирану, который хотя и представлялся им угрозой, но в меньшей степени, чем события Арабской весны.
Однако в 2014 г. наблюдается снижение положительного отношения к Ирану во всех странах, где проводилось исследование – даже в Ливане (данных по Ираку за этот год нет). Мнение респондентов было во многом обусловлено ситуацией в Сирии, в особенности президентскими выборами в стране, прошедшими 3 июня 2014 г. Впервые за более чем полвека в них участвовало несколько кандидатов [Сапронова, 2015, с. 27]; тем не менее, безоговорочную победу одержал действующий глава государства Башар Асад, что ожидаемо вызвало широкую критику в рядах его противников. В свою очередь, Лига Арабских государств, членство Сирии в которой было приостановлено вскоре после начала конфликта, осудила проведение выборов еще в апреле 2014 г.⁵, а также выступала с критическими заявлениями в адрес Башара Асада⁶.

Данные опросов также демонстрируют низкий уровень поддержки властей в Дамаске среди иорданцев (32%), иракцев (44%), саудитов (16%) и подданных ОАЭ (14%), причем во всех указанных странах поддержка оппозиции составила 50–60%. Лишь ливанцы в большинстве своем сохранили симпатии к Башару Асаду (68%), во многом за счет шиитов, 84% которых поддерживали Дамаск. Однако при этом и среди суннитов, и среди шиитов в Ливане уровень поддержки оппозиции был невысок (38% и 14% соответственно). Примечательно также, что на вопрос о худшем варианте развития событий в стране лишь ливанские и иракские шииты больше опасались прихода к власти ИГИЛ⁷ или иной экстремисткой группировки, в то время как для остальных групп респондентов сохранение у власти Башара Асада представлялось более серьезной угрозой. При этом положительно роль Ирана в Сирии оценили только шииты, мнение которых смогло вывести общий знаменатель «в плюс» лишь в Ливане (44% против 27%), тогда как даже в Ираке превалировала доля критиков (42% против 35%).

Как следствие, тренд на снижение положительного отношения к Ирану был во многом обусловлен сохранением у власти в Сирии правительства Башара Асада. Небольшое снижение поддержки в Ливане можно объяснить сокращением финансирования Тегераном Хезболлы на фоне санкционного давления и роста расходов на ведение боевых действий в Сирии [Ranstorp, 2016, p. 11].
На фоне общего роста антииранских настроений наблюдается локальный позитивный «всплеск» в 2015 г. в традиционно недружественных по отношению к Ирану странах (Иордании и Саудовской Аравии)⁸. Он зафиксирован через несколько месяцев после заключения СВПД. То обстоятельство, что Тегеран пошел на уступки, могло улучшить мнение о нем у некоторых респондентов. Однако не стоит преувеличить: «всплеск» 2015 г. представляется таковым только потому, что он не укладывался в общую тенденцию на демонизацию ИРИ. Несмотря на заключение «ядерной сделки», около ¾ саудитов и иорданцев негативно относились к Ирану.

В то же время в общественном мнении в Ливане наблюдается обратная тенденция: в 2015–2016 гг. происходит резкий спад поддержки Ирана. И если снижение проиранских симпатий в 2015 г. по сравнению с 2012 г. не было значительным, то в 2016 г. доля антиирански настроенных респондентов впервые превысила половину, достигнув 51%. Многие ливанцы в предыдущие годы были расположены дружественно по отношению к Тегерану и придерживались антизападных взглядов. Заключение СВПД не оказало на их мнение негативного влияния, так как более 60% респондентов поддержали соглашение, установившее ограничения только для иранской ядерной программы, но не для его деятельности в регионе. Более того, с началом снятия санкций серьезно возрос объем средств, направляемых Ираном на поддержку Хезболлы [Ranstorp, 2016, p. 11], что значительно укрепило ее позиции, в том числе в противостоянии с другими движениями, в частности, Коалицией 14 марта⁹. Однако многие ливанцы, настроенные антизападно, болезненно восприняли активное привлечение правительством Хасана Роухани внешних инвестиций в иранскую экономику, увидев в этом реальные попытки сближения с идеологическим врагом.

В 2016 г. в прозападных Саудовской Аравии, ОАЭ и Иордании резко усиливается неприятие Ирана, хотя именно в этот год (сам опрос проводился в августе-сентябре) начинается постепенное снятие западных санкций с Тегерана, а президент Хасан Роухани совершает визиты в Италию и Францию с целью восстановления экономических связей¹⁰. Такие показатели объясняются тем, что заявления об урегулировании иранского ядерного кризиса были сделаны еще в 2015 г., а юридические формулировки о сроках вступления в силу положений СВПД и датах снятия санкций не оказывают такого воздействия на мнение большинства населения – и тем более не получают широкого освещения в СМИ. К осени 2016 г. прошло уже немало времени с заключения СВПД, и оптимизм, отмеченный у респондентов вскоре после «избавления от иранской ядерной угрозы», прошел. Ближневосточные арабы были в меньшей степени обеспокоены перспективой наличия у Ирана атомной бомбы, чем европейцы и американцы: у них имелась более насущная проблема, исходящая от ИРИ, а именно ее участие в делах региона.

В это время Касем Солеймани, один из архитекторов иранской политики на Ближнем Востоке, активно привлекал прокси-группировки для противостояния с ИГИЛ, что во многом спасло иракское руководство от краха [Soufan, 2018, p. 5]. Однако взаимодействие Ирана с шиитскими движениями вызывало неприятие в странах, населенных преимущественно суннитами.
Более того, в январе 2016 г. начался новый виток напряженности между Эр-Риядом и Тегераном после казни саудовскими властями влиятельного проповедника и защитника прав шиитов Нимра ан-Нимра, что, безусловно, усилило и без того распространенные антииранские настроения в Саудовской Аравии, большинство населения которой составляют сунниты. Доля относящихся положительно к Тегерану саудитов (9%) коррелирует с числом шиитов в королевстве (по разным данным, 10–15%)¹¹ с учетом того, что далеко не все саудовские шииты поддерживают политику ИРИ. Последовавшие затем нападения протестующих на дипмиссии королевства в Тегеране и Мешхеде не могли способствовать созданию положительного образа Ирана, как минимум, в глазах саудитов-суннитов.

Отношение к вовлеченности Тегерана в кризисы в Сирии, Йемене и Ираке также стало фактором, определившим мнение опрошенных об ИРИ. В 2016 г. интервьюеры задали вопрос, какие причины привели к дестабилизации и возникновению кризиса в этих трех странах. Среди тех, кто выбрал ответ «вмешательство иностранных правительств» (в Ливане, Иордании, Саудовской Аравии и ОАЭ его доля составляла от 20 до 35%, а среди иракцев в вопросах про Йемен и Сирию 48% и 51%, в исследовании про их собственную страну – 23%), преобладало негативное отношение к роли Ирана. Участие ИРИ в событиях в Сирии отрицательно оценили от 54% до 84% респондентов во всех странах (в Ливане – 45%) – и в этом отношении Тегеран находится на одном уровне с Вашингтоном и Москвой, действия которых в САР не одобряли подавляющее большинство опрошенных. В вопросе про Ирак арабы придерживались еще более негативного мнения: рейтинг неодобрения составил от 71% до 93% (схожие цифры и у США). Высок и уровень недовольства политикой Ирана в Йемене, колеблющийся от 48% до 69%. Но в этом опросе Тегеран уступил «лидерство» Вашингтону, которого респонденты посчитали в наибольшей степени ответственным за йеменский кризис. На третьем месте в «рейтинге» расположилась Саудовская Аравия, политика которой в рамках конфликта отрицательно оценивалась в Иордании, ОАЭ и Ираке. В то же время в самой Саудовской Аравии респонденты в дестабилизации ситуации в Йемене в большей степени винили Вашингтон, чем Тегеран (74% и 62% соответственно). График «Вносит ли Иран вклад в поддержание мира и стабильности в Арабском мире?» (граф. 2) отображает не личное отношение респондентов к ИРИ, а их видение перспектив взаимоотношений в регионе, которое также несет эмоциональную окраску, но не такую явную, как при вопросе «Как Вы относитесь к Ирану?». В 2011–2012 гг. в Ливане, Иордании, ОАЭ и КСА наблюдалось укрепление уверенности в мирном сосуществовании иранцев и арабов, хотя в монархиях оно и начиналось с низкой базы 2011 г. Эту тенденцию можно объяснить восприятием санкций Совета Безопасности ООН, поставивших серьезные ограничения перед Ираном [Юртаев, 2017, с. 68] в связи с продвижением им своей ядерной программы, а также активным участием Тегерана в поддержке правительства Башара Асада, который некоторыми респондентами в это время мог рассматриваться как «агент стабильности» в Сирии. Второе обстоятельство объясняет резкий рост ответивших положительно ливанцев.
В 2012–2016 гг. во всех странах уверенность респондентов в урегулировании ирано-арабских противоречий постепенно снижалась, что также может объясняться исключительно активностью Ирана на ближневосточном направлении. Показательно, что в Ливане произошло наиболее резкое падение, при котором в 2016 г. число «оптимистов» впервые составило менее половины опрошенных. Аналогичные тенденции отмечаются и в относительно проиранском Ираке, где в 2014 г. мнения разделились примерно поровну, а в 2016 г. доля «пессимистов» превысила ¾. В Саудовской Аравии, однако, отмечается некоторый рост оптимизма в 2012–2014 г. В Иордании с 2012 по 2014 г. произошло падение уверенности в мирном сосуществовании Ирана и арабских стран, но в 2016 г. наблюдался незначительный рост. В ОАЭ в 2011–2016 гг. доля респондентов-«оптимистов» колеблется в диапазоне 12–24%.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что ближневосточная политика Ирана оценивалась респондентами во всех рассматриваемых странах региона – даже настроенных дружественно по отношению к Тегерану – как препятствующая урегулированию противоречий.

2018 Г.: УЛУЧШЕНИЕ ИМИДЖА ИРАНА

На 2018 г., согласно результатам опросов, приходится рост проиранских настроений и уверенности в перспективах мирного сосуществования Ирана и арабских стран. Впервые за историю исследования доля респондентов-оптимистов превысила 57% во всех странах. Определенное воздействие могла оказать изменившаяся формулировка вопроса. В 2011–2016 гг. у респондентов спрашивали, вносит ли Иран вклад в поддержание мира и стабильности в Арабском мире, а в 2018 г. – могут ли Иран и арабские страны жить в мире. Вторая формулировка предполагает большую вероятность положительного ответа, так как опирается на отношение интервьюируемого не только к внешней политике Тегерана, но и к действиям иных государств региона, в том числе и своей страны. Тем не менее, даже с учетом изменившегося вопроса показателен рост оптимизма в регионе. Такая тенденция может быть объяснена не улучшением мнения респондентов о региональной политике Ирана, но надеждами на снижение ее активности.
В 2018 г. оценки действий Ирана в Сирии остались крайне отрицательными в Саудовской Аравии и ОАЭ (82% и 80% соответственно), преимущественно отрицательными в Ливане и Иордании (половина респондентов в этих странах негативно оценили роль ИРИ в конфликте, тогда как положительно – менее 20%) и скорее отрицательным – в Ираке (28% положительных ответов против 35% негативных). Аналогичная ситуация отмечается в оценке участия Ирана в событиях в Ираке, причем при ответе на оба вопроса мнение респондентов в Саудовской Аравии, ОАЭ, Ираке и Иордании улучшилось в сравнении с 2017 г., в то время как в Ливане – значительно ухудшилось.
В то же время во всех странах в полтора-два раза уменьшились опасения респондентов в связи с перспективой вмешательства Ирана в конфликт в Йемене: на тот момент хуситы продемонстрировали способность противостоять саудовской коалиции без непосредственного участия Тегерана, а также снизилась перспектива вооруженного противостояния ИРИ и КСА на фоне возобновления действия американских санкций.
Рост уверенности арабских стран в возможности мирного сосуществования с Ираном был в значительной степени обусловлен политикой США. В мае 2018 г. Дональд Трамп вывел страну из СВПД и начал процесс возобновления действия американских санкций по отношению к Ирану. Цель американского президента заключалась не только в оказании давления на реализацию Тегераном ядерной программы, которая была и так серьезно ограничена положениями СВПД, а их соблюдение ИРИ не подвергалась сомнению инспекторами МАГАТЭ¹². Трамп стремился выбить из Ирана большие уступки в обмен на снятие санкций, что включало бы ограничения на производство ракет и сокращение активности в регионе.

На фоне введенных санкций в экономике Ирана, пережившей небывалый рост за два года действия СВПД, наблюдался серьезный спад. Уровень добычи нефти с начала 2018 г. к первым месяцам 2019 г. сократился с 4,62 млн до 2,69 млн баррелей в сутки, а среднесуточный экспорт – с 1,71 млн баррелей до 0,93 млн. Инфляция составила в 2018 г. 27,8% [Дунаева и др., 2019, с. 78], курс национальной валюты рухнул с 42 тыс. риалов за доллар в январе 2018 г. до 110 тыс. риалов к осени того же года.
Страна испытывала колоссальное давление, и среди арабов появилась уверенность, что Иран пойдет на уступки давлению Штатов. Эти надежды были зафиксированы и в результатах опросов: в 2018 г. доля сторонников СВПД значительно возросла в сравнении с результатами 2015 г. во всех странах, выступающих противниками региональной политики ИРИ. Так, в 2018 г. «за» соглашение высказались 56% иорданцев против 47% в 2015 г., 55% жителей Саудовской Аравии против 38% и 54% опрошенных в ОАЭ против 9%, в то время как в Ливане наблюдается обратная тенденция: в 2015 г. 63% высказывались в поддержку СВПД, тогда как в 2018 г. – 47%. Такая динамика объясняется уверенностью среди респондентов, что в новую версию «ядерной сделки» будут включены дополнительные условия, которые ограничили бы как военную программу Тегерана, так и его деятельность в регионе.
Показательно, что, тем не менее, в 2018 г. в Ираке и Ливане опрошенные разделились примерно поровну на сторонников и противников СВПД (47% ливанцев и 55% иракцев «за»). В результатах опроса могли сыграть роль как противники шиитских движений в странах, получавших мощную поддержку Ирана, так и, наоборот, сторонники региональной политики ИРИ, опасавшиеся, что под санкционным давлением масштабы поддержки будут существенно сокращены.

ИРАНО-АМЕРИКАНСКИЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ

КАК ДРАЙВЕР СНИЖЕНИЯ УВЕРЕННОСТИ

В МИРНОМ СОСУЩЕСТВОВАНИИ В РЕГИОНЕ

В 2019 г. уверенность арабов в возможности мирного сосуществования с Ираном снова падает. Отчасти это объясняется новой формулировкой вопроса («Вы уверены, что в следующем десятилетии между Ираном и арабскими странами будет мир?»), предполагающей большую неопределенность и, как следствие, снижающей процент «уверенных», так и вероятностью эскалации американо-иранского конфликта на фоне нежелания Тегерана идти на новые уступки Вашингтону и стремления Трампа, в свою очередь, «додавить» Иран. Опрос проводился в августе-сентябре 2019 г., эскалация не дошла до уровня декабря 2019–января 2020 гг., когда в глазах многих существовала реальная возможность начала ирано-американской войны (в данном случае важна психологическая, а не фактическая составляющая вопроса). Как следствие, уверенность в «мире и стабильности» в ирано-арабских отношениях снизилась значительно, но не катастрофически, и во всех странах ответившие разделились примерно поровну, за исключением Саудовской Аравии.
В этот период КСА под руководством короля Салмана и наследного принца Мухаммеда проводило активную внешнюю политику, один из элементов которой заключался в противостоянии с Тегераном и шиитскими движениями в регионе [Подрезов, 2023, с. 49–50]. Наиболее ярким шагом на этом направлении стала военная операция коалиции во главе с Эр-Риядом против йеменских хуситов, начатая в марте 2015 г. Данные обстоятельства привели к значительному снижению уверенности среди саудовских респондентов в мирном сосуществовании с Ираном, хотя достаточно отдаленная перспектива вопроса могла сыграть в этом случае позитивную роль: даже в таких обстоятельствах 26% опрошенных все же остались «оптимистами», что выше показателей за 2011–2016 гг.
В то же время личное отношение респондентов к Ирану, отраженное в 2018 г. в ответах на вопрос «Как вы относитесь к Ирану?» (граф. 1), ухудшилось в ОАЭ, достигнув 11% положительных ответов, минимального значения с 2011 г. Отмечается незначительный рост по сравнению с 2016 г. рейтинга одобрения Ирана в Саудовской Аравии (с 9% до 15%) и в Иордании (с 18% до 20%). В КСА рост мог быть обусловлен голосами шиитов, благодарных Ирану за поддержку на фоне притеснений со стороны Эр-Рияда, а также одобряющих помощь, оказываемую ИРИ хуситам. В Иордании сохранение уровня поддержки Тегерана могло произойти за счет того, что антиизраильскую риторику иранских властей разделяли палестинцы¹³ и некоторые иорданцы, не разделявшие внешнеполитический курс властей. В самой Палестине (опрос проводился как на Западном берегу, так и в секторе Газа) 42% опрошенных выразили проиранские настроения.

Однако в Ираке и Ливане уровень одобрения Ирана несколько вырос (до 58% в обеих странах), что могло стать следствием американского давления на Тегеран и оказанием Исламской Республикой поддержки дружественным шиитским движениям и правительствам на Ближнем Востоке.

Выводы

В 2006–2016 гг. во всех арабских странах Ближнего Востока мнение респондентов об Иране ухудшалось. Основная причина этого состояла в недовольстве опрошенных ближневосточной политикой Ирана, в частности, ролью в конфликтах в Сирии, Ираке и Йемене. Данная тенденция не была переломлена урегулированием вопроса иранской ядерной программы. Заключение СВПД оказало краткосрочное положительное воздействие в традиционно антииранских Иордании и Саудовской Аравии, но в то же время было негативно воспринято в Ливане. Мнение арабов в значительной степени определялось вовлеченностью Ирана в ситуацию в Сирии, Ираке и Йемене, которая оценивалась в целом негативно. Более того, многие респонденты считали ИРИ ответственной за дестабилизацию обстановки в этих странах. Региональная политика Ирана также снижала уверенность арабов в мирном сосуществовании их стран.
Однако в 2018 г. характер ирано-американских отношений оказал позитивное воздействие на уверенность респондентов в достижении мира между Ираном и арабскими странами, но не вследствие потепления отношений, а на фоне ожиданий, что из-за санкционного давления после выхода Вашингтона из СВПД сократятся ресурсы Тегерана на ведение активной внешней политики. Кроме того, недовольство части респондентов ближневосточной политикой Трампа стало фактором некоторого роста уровня поддержки Ирана в странах региона. Вместе с тем опрошенных беспокоила перспектива открытой конфронтации между ИРИ и США, что в 2019 г. сказалось на их надеждах на достижение мира в регионе. Свою роль также сыграло нарастание противостояния Тегерана и Эр-Рияда.

В целом, за прошедшее десятилетие уровень симпатий к Ирану во всех арабских странах снижался. Снижалась или находилась на низком уровне уверенность респондентов в мирном сосуществовании с ИРИ, достигшая высоких значений только после разрыва ядерной сделки. Но в 2019 г., после того как ожидания снижения внешнеполитической активности Ирана не оправдались, надежды на достижение мира и стабильности в регионе снова претерпели спад.

Именно ближневосточная политика Тегерана, заключавшаяся в поддержке шиитских движений и непопулярного в соседних странах правительства Башара Асада, снижала уровень поддержки Ирана в регионе. Рейтинг ИРИ держался от окончательного падения во многом благодаря симпатиям части шиитов в Ливане, Ираке и Саудовской Аравии. Но даже среди этой группы респондентов не было абсолютного большинства, одобрявшего иранскую внешнюю политику.

Подпись к рисунку/медиа

Граф. 1. Как Вы относитесь к Ирану? [Public Opinion, 2019]. Graph 1. Is your attitude favourable or unfavourable to Iran? [Public Opinion, 2019].

Граф. 1. Как Вы относитесь к Ирану? [Public Opinion, 2019]. Graph 1. Is your attitude favourable or unfavourable to Iran? [Public Opinion, 2019].

Подпись к рисунку/медиа

Граф. 2. Вносит ли Иран вклад в поддержание мира и ста-бильности в Арабском мире? [Public Opinion, 2019]. Graph 2. Does Iran contribute to peace and stability in the Arab world? [Public Opinion, 2019].

Граф. 2. Вносит ли Иран вклад в поддержание мира и ста-бильности в Арабском мире? [Public Opinion, 2019]. Graph 2. Does Iran contribute to peace and stability in the Arab world? [Public Opinion, 2019].