СТАТЬИ

 
 Современные отношения между Грецией и Турцией нельзя признать добрососедскими. Одна из главных причин этого – негативное воздействие исторической памяти об отношениях (ИПО) между двумя странами на сознание их населения. Обращение к анализу ИПО может помочь в определении степени враждебности оппонентов и в оценке перспектив улучшения их отношений. Авторы попытались проследить, средствами исторического нарратива, событийные детерминанты ИПО в Греции и Турции в 1821 – 1923 гг., т. е. в период, когда происходили события, наиболее актуализируемые исторической памятью современных греков и турок.
В это столетие ИПО в обеих странах формировалась в остроконфликтных ситуациях национально-освободительной войны греков 1821–1829 гг., «30-дневной войны» 1897 г., Балканских войн 1912–   1913 гг. и греко-турецкой войны 1919–1922 гг. Под их воздействием ИПО и подпитывавшиеся ею национализмы обрели устойчивую взаимно обвинительную направленность, став своеобразными гарантами непримиримости обоих государств по разделяющим их вопросам. Вместе с тем динамика отношений двух стран и ее отражение в ИПО двух народов, равно как и формирование греческого и турецкого национализмов попадали в контекст борьбы великих держав за наследие Османской империи. На современные турецко-греческие споры по поводу Кипра и шельфа Эгейского моря тоже влияет внешнеполитический фактор – в виде несовпадении интересов по этим вопросам лидеров ЕС.
Апеллируя к ИПО, национализмы в Греции и Турции блокируют с ее помощью примирение сторон, а взаимообусловленная враждебность ИПО двух народов гарантирует воспроизводство конфронтационных установок в их политическом сознании. Результат: цикличность греко-турецких столкновений и нерешенность ни одного из двусторонних споров ХХ в., поэтому можно прогнозировать долгосрочную напряженность в отношениях двух стран и периодические вспышки конфликтов между ними.
 

Скачать JATS

Отношения Турции и Греции переживают очередную эскалацию конфликтности. Спор идёт о разделе шельфа Эгейского моря. Конфликт можно определить как международный, так как он создает некоторую напряженность в отношениях между Францией и Германией. Французская компания Total получила лицензию на разработку газового месторождения в спорном районе [СМИ, 2019], и Франция, защищая свои экономические интересы, поддерживает ужесточение санкций ЕС в отношении Турции. Германия выступает против ввода новых санкций: на ее политику влияет соглашение о высылке из ЕС в Турцию нелегальных мигрантов, она и Турция участвуют в совместном производстве подводных лодок [Подлодки, 2020].
Уже по этому примеру видно, что нормализация турецко-греческих отношений – задача международного уровня. Для ее решения необходимо, помимо прочего, определить источник влияния на отношения Анкары и Афин, фиксируемый не в современной ситуации, а в прошлом. Только в первой четверти XX в. между двумя странами произошел ряд острых конфликтов, из-за чего при формировании исторической памяти обоих государств возобладал конфронтационный вектор. Задан он был еще войнами XIX в., кипрский конфликт 1974 г. окончательно его закрепил.
Что такое «историческая память»? Морис Хальбвакс, введший этот термин, определил его как совокупность представлений о прошлом определённой социальной группы [Хальбвакс, 2005, c. 23]. Определение Хальвбакса можно расширить: такие сформированные общностями различной размерности – от малой социальной группы до наций и региональных сообществ – представления о прошлом, которые, передаваясь из поколения в поколение, способны оказывать сильное влияние на сознание и действия этих общностей.
Историческая память состоит из многих компонентов, и один из них, способный стать ведущим, – это память об отношениях с другими общностями или историческая память отношений (далее – ИПО). Именно ИПО оказывает наибольшее влияние на отношения Греции и Турции, поэтому возвращение к событиям, ее сформировавшим, может помочь корректно оценить степень враждебности оппонентов и перспективы ее преодоления. Цель статьи и заключается в том, чтобы с помощью исторического нарратива проследить событийные детерминанты ИПО в Турции и Греции в XIX – первой четверти XX в., когда происходили события, наиболее актуализируемые исторической памятью греков и турок.
Начнем со времени обретения Грецией независимости. Предпосылками, приведшими к этому, стали русско-турецкая война 1768–1774 гг. и Кючук-Кайнарджийский мирный договор. В ходе войны греческое население Османской империи, прежде политически пассивное, заметно активизировалось. В текст же Кючук-Кайнарджийского договора был по настоянию России вписан арти-кул 17, провозглашавший: «христианский закон не будет подвержен ни малейшему притеснению» в Османской империи [Под стягом, 1992, c. 87]. Договор создал условия и для экономического роста Греции (развитие флота, освобождение от податей), что позволило скопить капитал для национально-освободительной войны [Петрунина, 2006]. Тогда же в просвещенной греческой среде возродилась Μεγάλη Ιδέα («Великая идея»)¹ – идея воссоздания Византийской империи.

В 1821 г. началось антитурецкое восстание греков. Поначалу оно не получило поддержки извне. Даже в Великобритании, где были особенно сильны филэллинские настроения [Prousis, 2011], кабинет Ливерпуля–Каннинга склонялся к нейтралитету. Перелом в его позиции произошел по ряду причин, не последней из них было давление общественного мнения, возмущенного избиением греков турками на о. Хиос². Тут же подчеркнем, что с крайней жестокостью борьба велась обеими сторонами: греки еще до Хиоса истребили почти всех мусульман Пелопоннеса [St Clair, 2008, p. 41–44]. Окончательно к созданию антитурецкого союза с Россией Лондон толкнул слух, будто Ибрагим-паша, командующий флотом, присланным по просьбе султана правителем Египта Мухаммедом Али, намерен обезлюдить Пелопоннес, чтобы заселить его мусульманами. В апреле 1826 г. между двумя странами был подписан Петербургский протокол, легший в основу Лондонской конвенции 1827 г. Он предусматривал автономию Греции под верховной властью Порты.

Для усиления давления на Стамбул надо было вовлечь в союз Францию. Там для этого как раз сформировалась благодатная почва: консерваторы выступили в поддержку угнетённых христиан, либералы призывали к национальному освобождению эллинов, общественность, впечатленная выставленной в Салоне в августе 1824 г. картиной Эжена Делакруа «Резня на Хиосе», требовала вмешательства. В июле 1827 г. Англия, Россия и Франция подписали Лондонскую конвенцию. В ней они призывали Порту прекратить военные действия против греков и предоставить Греции автономию на условии уплаты ежегодной дани. Султан отверг эти призывы. В октябре 1827 г. союзный флот уничтожил в Наваринском сражении флот турецко-египетский, что заметно приблизило Грецию к освобождению [Heraclides, Dialla, 2015]. По Адрианопольскому мирному договору 1829 г. с Россией, Турция согласилась с требованием о предоставлении Греции автономии [Под стягом, 1992, с. 110]. В 1832 г. Греция стала полностью независимым государством – Королевством Грецией; но под властью турок остались греческие по населению Фессалия, Эпир, южная Македония и большинство островов Эгейского моря, включая Крит.
Какое наследие для ИПО оставили 1821–1830-е гг.? Главным было появление прежде не существовавшего субъекта отношений – независимой Греции. Для турецкой стороны это означало превращение прежде лояльного православного миллета³ в реального врага. Жива была и память о «зачистке» Пелопоннеса. Греческая сторона восприняла свою правосубъектность как ущербную, которой еще предстоит развернуться полностью в пространственном отношении. Подтверждение тому – слова, сказанные в 1844 г. тогдашним премьер-министром И. Коллетисом: «Королевство Греция – не Греция, оно лишь часть Греции, самая малая и самая бедная. Греки – это не только те, кто населяет Королевство. Это еще жители Янины и Салоник, Серреса и Адрианополя, Константинополя и Трапезунда, Крита и Самоса» (цит. по: [Llewellin-Smith, 1998, р. 2–3]). И, конечно, давнее отношение к туркам как поработителям было сильно отягощено памятью о хиосской резне и других подобных инцидентах.

II
С конца XIX в. начинается период вооруженной борьбы Греции и Турции. Начало положила 30-дневная война 1897 г. Ее английский современник считал, что подталкивали к ней Германия и Россия, а Турция нехотя уступила их давлению [Perris, 1897, р. 225–256]. Современный турецкий автор полагает, что главную роль сыграли пограничные провокации греческих националистов, тайно поддерживавшихся греческими властями [Ekinci, 2006, р. 568–575]. Никто, однако, не оспаривает, что путь к войне начинался на Крите, где в 1896 г. вспыхнуло восстание, целью которого было воссоединение острова с Грецией.
Коалиция России, Австро-Венгрии, Великобритании, Франции и Италии приняла решение о высадке войск на Крите и его блокаде. Первые корабли прибыли к острову в мае 1896 г. В январе 1897 г. мусульмане, как местные, так и из состава находившихся на Крите турецких войск, устроили резню христиан-критян, что побудило Афины направить на остров войска. В ответ Порта вдвое усилила свой контингент. Всё же представители коалиции и турецких властей пришли к соглашению о предоставлении автономии Криту и переходе его под контроль миротворческих сил; Греции же было объявлено: о воссоединении не может быть и речи [Соколовская, 2007, с. 29–30; Perris, 1897, р. 116–171].
Греческое правительство было не в восторге от такого решения. Еще сильнее были недовольны греческие националисты из созданной в 1894 г. организации Εθνική Χαταριά («Национальное общество») [The Establishment, 1986, р. 174]. Когда некие добровольцы, возможно, к ней принадлежавшие, совершили набег на территорию Порты, турецкие власти объявили Греции войну. В ходе ее османская армия оккупировала Фессалию, уступленную Греции Турцией в 1881 г., но затем очистила ее под давлением держав. Война не принесла внешнеполитических дивидендов ни одной из сторон, но отразилась на внутриполитическом положении в них. В Турции успехи ее армии способствовали кратковременному подъему надежд на возрождение мощи империи [Соколовская, 2017]. В Греции поражение в войне поставило под угрозу монархию, недовольство которой давно назревало в обществе. Оно казалось столь сильным, что Россия, Великобритания и Италия даже отправили в Афины охранный кортеж для защиты королевской семьи. Была произведена смена правительства, пост премьера вместо националиста Т. Делиянниса занял умеренный Д. Раллис [Соколовская, 2017], и антимонархические настроения стихли.
Как показали дальнейшие события, поражение в войне сработало на дальнейшую консолидацию Греции в качестве государства нового типа, национального, победа Турции – на сохранение «косметического», а не радикального пути модернизации архаичной многонациональной империи. Пока память о войне была свежей, ее проекция в будущее оказывала на греков куда более мобилизующее воздействие, чем на турок. Когда же войну 1897 г. заслонили последующие конфликты, она утратила значение в греческом сознании, а в турецком могла задним числом восприниматься как предвестие будущих побед.
III
Осенью 1912 г. началась, а в мае следующего года завершилась первая Балканская война. Она велась между Балканским союзом, объединившим Болгарию, Сербию, Черногорию и Грецию, и Османской империей. Исторически давней предпосылкой ее возникновения было неравноправное положение в империи этноконфессиональных меньшинств, относительно недавними причинами – упадок Порты и стремление балканских государств захватить ее владения в Европе.
Была и еще причина, самая «свежая»: быстрая трансформация режима младотурок. Сразу после революции 1908 г. их лидеры смотрели на этнические меньшинства как на составляющие единого целого. Энвер-бей заявил: «Больше нет болгар, греков, цыган, евреев, мусульман; под тем же синим небом мы все равны…» (цит. по: [Ergil, 1975, p. 29]). Получив большинство мест в правительстве, младотурки разделились на сторонников автономии меньшинств, и тех, кто стоял за верховенство турок. Когда вторые стали доминировать, а сепаратизм меньшинств усилился, идеи национального единства и братства были отброшены. Уже в 1910 г. Талаат-бей развеял иллюзии: «…О равенстве не может быть и речи» [Ergil, 1975, p. 34 –35]. Был принят «Закон об ассоциациях», запретивший создание политических объединений по национальному признаку. Стало ясно, что права меньшинств по-прежнему не будут соблюдаться – с той разницей, что реакция на это после взрыва надежд, рожденных революцией, была острой, как никогда. Будущие члены Балканского союза поняли, что если они не хотят лишиться столь им благоприятствующего фактора, пора объединяться и выступать.
Первая Балканская война закончилась Лондонским мирным договором. По его условиям Турция лишалась всех своих владений на Балканах. Мирно договориться об их разделе победителям не удалось, и в июне 1913 г. началась вторая Балканская война между Болгарией и ее бывшими союзниками, к которым присоединились Османская империя и Румыния. Болгария проиграла. По Бухарестскому мирному договору Порта вернула себе Восточную Фракию [Anderson, Hershey, 1918. Pp. 429–431, 439–441].
Балканские войны значительно подняли международный престиж Греции и самооценку ее населения, если не всего, то его образованной части. Греческий флот не дал туркам перебросить морем из Анатолии на Балканы 250 тыс. резервистов [Παλούμπης: Αρ. φύλλου 3898]. Греческая армия, которую после 1897 г. не воспринимали всерьез, проявила себя с неожиданной для союзников стороны. В первой войне она одержала победы над турками в Эпире и Македонии, во второй – победила сильную болгарскую армию. По итогам двух войн Греция получила Южный Эпир, половину Македонии, большинство островов Архипелага и наконец-то с ней воссоединился Крит. Однако эти успехи имели свою оборотную сторону. Страну охватила волна патриотической гордости, которую часть греческой политической элиты во главе с англофилом премьером Венизелосом постаралась преобразовать в агрессивный национализм, «облагороженный» риторикой «Великой идеи». В результате, несмотря на сопротивление прогерманской фракции элиты, Греция в 1917 г. вступила в Первую мировую войну на стороне Антанты [Hatzis, 2019, р. 6–7].
Что касается Османской империи, то политика младотурок была направлена на вытеснение греков из страны и на формирование образа Греции как агрессора. Эти целевые установки власти находили благодатную почву в населении, чье негодование подкреплялось рассказами о зверствах греков против турок во время первой Балканской войны [Ergil, 1975, р. 62]. Военные успехи балканских государств показали, что былые зимми⁴, еще недавно ставившиеся турецким сознанием ниже турок, способны разгромить правоверных. Осознание этого греками и армянами Анатолии усиливало их сепаратистские устремления, и надежды младотурок на «османизацию» всего населения империи сменились резко враждебными настроениями в отношении меньшинств. В их быстрой кристаллизации в установку на «очищении» страны от иноверцев большую роль сыграло постоянное давление европейских держав, в контексте которого национализм младотурок и, добавим, кемалистов сформировался как непримиримый национализм осажденной крепости [Kaya, 2014].

IV
Вступив в 1917 г. в мировую войну на стороне Антанты, Греция оказалась, с относительно малыми потерями⁵, в стане победителей, с которыми Порта 10 августа 1920 г. подписала Севрский мирный договор. Но еще до его подписания Греция, чтобы обеспечить появление в нем статей, отвечавших ее территориальным притязаниям, высадила в Анатолии свои войска. Началась вторая греко-турецкая война, которую Греция тоже проиграла. Полоса военных конфликтов между двумя странами завершилась Лозаннской мирной конференцией 1923 г., урегулировавшей, помимо прочего, и греко-турецкие отношения.

Севрский договор был заключен между странами Антанты и султанским правительством. В соответствии с его статьями с 27 по 61 и с 65 по 84 устанавливалось следующее [Севрский, 1927]:

1. Греция получает почти всю Восточную Фракию;

2) г. Смирна (Измир) с прилегающей областью отходит на пять лет, при сохранении формального суверенитета Турции, под управление Греции, после чего местный парламент может обратиться к Совету Лиги Наций за окончательным включением этой территории в состав Греции;
3) турецкая сторона признает суверенитет Греции над всеми, кроме Додеканеса, островами Эгейского моря, расположенными более чем в трех милях от малоазийского побережья.
Помимо территориальных уступок в пользу Греции и Армении, ограничивался суверенитет Турции, она лишалась возможности иметь сильную армию. Договор вызвал сильнейшее негодование турок, стал настоящим «бревном», брошенным победителями в костер турецкого национального движения. Правда, предназначенный стать завершающим звеном Версальско-Вашингтонской системы международных отношений, он так и не вступил в силу, предвосхитив судьбу всей системы с ее приоритетом интересов отдельных государств над общими целями и такими родовыми изъянами, как прожектерский идеализм В. Вильсона и мстительность Ж. Клемансо⁶. В турецком политическом сознании он породил до сих пор неизжитый «севрский синдром» [Габер, 2013, с. 68], а для части греков и армян он остается свидетельством признания авторитетной международной системой их притязаний к Турции⁷.

Греко-турецкая война 1919–1922 гг. Греция начала ее под влиянием националистической эйфории, будучи уверенной в поддержке держав-победительниц. Правительство Э. Венизелоса надеялось установить контроль над всем этноареалом малоазийских греков, но в первую очередь закрепить за Грецией область Смирны, где до войны преобладало греческое население. Однако турецкую сторону к этому надо было еще принудить, и греческая армия повела наступление на Анкару, где обосновалось новое национальное правительство, принципиально отличное от имперского султанского, ставшего, по сути, марионеткой Антанты. Греческая армия оккупировала значительную часть Анатолии, к концу августа 1921 г. от Анкары ее отделяли всего 50 км. Однако из-за усталости, растянутости коммуникаций, нарастающего сопротивления турок ее наступление выдохлось. В ходе турецкого августовского контрнаступления 1922 г. греческая армия была разгромлена. Надежды на помощь Антанты не оправдались: Великобритания избегала прямого участия в войне, а Франция и Италия еще до ее перелома вступили в переговоры с кемалистским правительством. Греки потерпели поражение столь сокрушительное, что до сих пор называют его «Великой катастрофой» [Jowett, 2015, p. 9–10].
В оценках войны 1919–1922 гг. сталкиваются противоположные точки зрения, и разделяют они не только греческих и турецких историков. Западные исследователи, не отрицая инициативы Греции в развязывании войны, признают самостоятельную мотивацию Афин – воссоединить этнических греков [Crossing, 2003]. В советской историографии возобладал акцент на национально-освободительном характере войны с турецкой стороны, действия же Греции расценивались как предпринятые по прямой указке Антанты [Корсун, 1940, с. 8]. В постсоветское время формулировки смягчились, но суть их не изменилась [Киреев, 2007, с. 148]. Наиболее сбалансированной представляется позиция английского историка Филиппа Джоуитта. В качестве основных причин высадки греческих войск в Анатолию он называет ирредентистские планы Греции и давление Антанты, не желавшей ни уйти из региона, ни вводить в него свои войска, а главным результатом войны считает создание Турецкой Республики [Jowett, 2015, с. 9–10]. С нашей точки зрения, война стала полем боя турецкого и греческого национализмов. Благодаря ресурсному, в первую очередь демографическому, превосходству Турция одержала победу над греками. Значимым последствием войны стало закрепление в обоих государствах националистической идеологической доминанты и конфронтационной ИПО.
Геноцид анатолийских греков. На излете существования Порты убийства христиан случались в ней всё чаще, раз от разу становясь всё более массовыми. Придя к власти, радикально-националистическое крыло младотурок избрало в отношении меньшинств политику, которая, по словам турецкого историка Танера Акчама, «стала, в конечном счете, политикой геноцида» (цит. по: [Bjornlund, 2008, р. 42]). Греческое население вилайета Айдин (Смирна) и Восточной Фракии подверглось такому психологическому давлению и физическому насилию, что еще до начала мировой войны сократилось более чем на 100 тыс. человек. Наибольшую жестокость проявили полувоенные формирования башибузуков, составленные из турок, бежавших из греческой Македонии от насилий, которым они там подвергались в ходе и после Балканских войн [Bjornlund, 2008, p. 42, 45–47]. С началом мировой войны первостепенным объектом этнических чисток стали понтийские греки, проживавшие в трех причерноморских вилайетах. Оценки их численности и потерь колеблются, приведем минимальные. В 1912 г., по данным Константинопольской патриархии, их насчитывалось 416 тыс. человек, уцелели максимум 240 тыс. [Панарин, 2019, с. 176]. Завершающим же актом геноцида стала ужасающая резня в Смирне. Она была совершена башибузуками вместе с солдатами регулярной армии при попустительстве ее командования [September, 2018] и еще раз показала: кемалистский режим продолжает курс на превращение Турции в государство моноэтническое, в том числе посредством физического «очищения» ее от меньшинств [Verfolgung, 2007, p. 30–31].
«Чистки» 1914–1922 гг. соответствуют международно принятому определению геноцида: «действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу» [Конвенция, 1999, с. 497]. Турция, однако, не признаёт геноцида греков и армян. С официальной позицией совпадает и интерпретация событий 1914–1922 гг. большинством турецких ученых. Греческие авторы в факте геноцида не сомневаются, но тоже подвержены влиянию национализма. Лишь некоторые из них подходят к освещению событий первой четверти XX в. объективно. Так, В. Теодоропулос считает, что ввязавшись в войну, греческое правительство само способствовало ускорению и ужесточению геноцида, расширению его масштабов [Theodoropoulos, 1990], а Я.Г.С. Пападопулос подчеркивает, что «военные зверства совершались обеими сторонами» [Papadopoulos, 2019].
Кто бы ни был в этом споре ближе к истине, ясно, что 1912–1922 гг. оставили в обеих странах мощный пласт ИПО. Память о геноциде всё еще сильно влияет на формирование в глазах греков негативного образа Турции и турок. В то же время, поскольку рождение Турции как nation-state оказалось неразрывно связано с греко-турецкой войной, представление об этой войне стало у турок по преимуществу одномерным. Присутствуют в нем только подвиг, патриотизм и героическое национальное самоутверждение, любые покушения на чистоту этого символа, в том числе обвинения в геноциде, отвергаются с порога.
Лозаннский мирный договор можно квалифицировать как точку невозврата в отношениях Турции и Греции в XX в. Его положения – источник территориальных споров двух государств и сегодня: пункты о разграничениях морского и воздушного пространства оспариваются Турцией. Основанный на частично пересмотренных положениях Севрского договора, Лозаннский договор оформил распад Османской империи и определил государственные границы республиканской Турции. В отношении Эгейского моря им было предусмотрено ограничение зон юрисдикции тремя морскими милями от береговой линии, оставшаяся часть акватория должна была стать зоной совместного пользования. В 1936 г. Греция решила расширить зону своих территориальных вод до шести миль, Турция приняла аналогичное решение в 1964 г., но и после него Эгейское море остается по преимуществу греческим: под юрисдикцией Греции – 43,5% его вод, Турции – 7,5%, остальные воды носят статус открытого моря [Background, 2011].
Лозаннский договор содержал конвенцию об обмене населением. Согласно ей, все православные Турции выселялись в Грецию, а мусульмане Греции – в Турцию. В категорию обмениваемого населения были включены и те, кто с 18 октября 1912 г., т. е. со дня окончания итало-турецкой войны, перебрался из Турции в Грецию и наоборот. Выселение было принудительным, исключение сделали только для православных Стамбула и мусульман Восточной Фракии [Севрский, 1927, с. 221]. Процесс обмена затянулся на несколько лет и в ходе его, помимо людских потерь, греческое меньшинство в Турции и турецкое в Греции попали в прямую зависимость от состояния отношений Анкары и Афин. Из-за того, что обмен производился по конфессиональному признаку, в Грецию выселили всех отуреченных по языку православных, а в Турцию – всех перешедших в ислам грекофонов. Адаптация в новой среде тех и других проходила с большими социальными издержками. Потребовав больших затрат, переселение способствовало дезорганизации хозяйственной жизни обеих стран. Особенно сильно оно ударило по экономике Греции. Непосредственно по обмену она приняла даже меньше переселенцев, чем Турция: 190 тыс. и 353 тыс. человек соответственно. Но с учетом огромной волны беженцев в Грецию до Лозаннской конвенции, общее число греческих беженцев и переселенцев составило 1,3–1,5 млн [The Exchange, 2009; Blanchard, 1925, p. 453].
В целом условия мира, заключенного в Лозанне, не отвечали в полном объеме интересам и претензиям как турецкого, так и греческого национализма. Они не могли залечить раны, нанесенные греческому и турецкому сознанию событиями 1912–1922 гг. Переселенцы своими рассказами о том, что им пришлось испытать, эти раны только растравляли, укрепляли чувства недоверия, даже ненависти к «обидчикам». Как следствие, конфликтный потенциал отношений между двумя государствами не ослабевал на протяжении всей первой половины ХХ в., а с получением независимости Кипром, в населении которого на долю этнических турок приходилось около 1/5 от общего его количества, снова актуализировался.
В наши дни конфронтационный характер турецко-греческих отношений обусловлен процветающим в обоих государствах национализмом. Но у него – давние предпосылки формирования. Одни из них глубоко исторические (имперское прошлое – Византия и Османская империя), другие, значительно более актуальные, относятся к столетию 1821–1922 гг. В число последних входит и фактор влияния третьих стран. Это поддержка единоверцев греков Российской империей в XVIII – начале XIX в., затем – смена внешнеполитического приоритета России в пользу сохранения Османской империи и, как следствие, переход Греции под влияние западных держав. Это также посредничество держав при заключении мирных договоров между Турцией и Грецией. Нередко корыстное и почти всегда следовавшее принципу менять status quo по минимуму, оно способствовало тому, что в греко-турецких отношениях после каждого столкновения оставалось много нерешенных вопросов, которые в дальнейшем приводили к возникновению новых конфликтов, подпитывавших и подпитывавшихся ИПО.
Постоянно апеллируя к исторической памяти, национализмы в Греции и Турции блокируют примирение сторон. Взаимообусловленность ИПО двух стран гарантирует непрерывность конфронтационных мотиваций в их политическом сознании. Результат: цикличность турецко-греческих конфликтов и нерешенность ни одного из двусторонних споров ХХ в. Пока такое положение сохраняется, можно прогнозировать долгосрочное сохранение напряженности в отношениях двух стран с периодическими вспышками конфликтов между ними.