СТАТЬИ

Этнокультурные образы (ЭКО) интересуют исследователей разных общественных дисциплин неслучайно: общепризнана их эффективность в решении насущной региональной проблемы – поиска и укрепления новейших национально-государственных идентичностей в каждой из пяти молодых независимых республик Центральной Азии. Известно, что основным ресурсом при создании ЭКО часто служит историческое и культурное наследие народа, а значит и разного рода этнографические источники. Один из них – национальный костюм, его чаще других относят к подобным общенародным символам. В статье выясняется, кто и с какой целью создаёт современные национальные костюмы (весьма ощутимо отличающиеся от комплексов традиционной «этнической одежды» прошлого), каковы их новые функции внутри и вовне государства. Автор отмечает в современной массовой культуре Средней Азии сосуществование двух типов этнокультурных образов. Ареал распространения первого типа связан с крупными историко-культурными областями, сложившимися ещё в древности (вроде Семиречья, Ферганы, Хорезма, Согда, Маргианы и др.), и, естественно, не совпадающими с границами современных государств. У населения каждой такой историко-культурной области бытовали свои, местные комплексы традиционной одежды, которые, по существу, и являлись ЭКО этих реально существовавших и спонтанно сложившихся культурных сообществ. Фрагменты подобных образов отчасти сохранились до наших дней (вместе с ранее популярными в народе самоназваниями – «осколками» локальных и родоплеменных идентификаций). Второй тип современных среднеазиатских этнокультурных образов представляют новейшие «национальные костюмы», мозаично сочетающие черты современной «европейской» и обобщенной местной традиционной одежды. Создание таких «национальных костюмов» началось ещё в советские времена, но теперь их трансформация усилилась, а функция проявляется гораздо чётче – такой тип ЭКО служит лишь инструментом для конструирования в каждой республике новых национально-государственных идентичностей, и костюмы используются как один из эмоциональных механизмов внедрения в массовое сознание идеи общенационального единства.

Скачать PDF Скачать JATS

Два способа создания этнокультурных образов (ЭКО)

В среднеазиатском регионе поиск и укрепление национально-государственных идентичностей в каждой из пяти молодых независимых республик – одна из насущных проблем, в решении которой эффективно используют выразительные этнокультурные образы, интенсивно пропагандируемые властями. Тематика функционирования ЭКО активно разрабатывается разными общественными дисциплинами, в том числе и этнографией (хотя не все ее возможности пока исчерпаны). Обычно этнокультурные образы регионов любого масштаба ассоциируются с уникальными природными или выдающимися архитектурными и историческими памятниками, либо со своеобразным музыкально-песенным фольклором народов или даже просто с именами знаменитых земляков – со всем тем, что в массовом сознании связано с определенной территорией, вернее, с историей и культурой ее населения. Но для самих коренных жителей самым популярным и «беспроигрышным» источником такого рода образов, пожалуй, повсеместно остается традиционная народная культура.
К концу ХХ в. в республиках Средней Азии сохранность культурного наследия у разных социальных и территориальных групп населения оказалась неодинаковой. В сельской местности до сих пор заметны следы традиционного бытового уклада – и в повседневном семейном этикете, и в стиле убранства жилья, и в приверженности людей к старинным праздничным обыкновениям и религиозной обрядности. Эти элементы традиционной культуры и используются обычно в качестве новейших ЭКО, призванных символизировать единство новых независимых государств региона. Аналогичные тенденции наблюдаются во всех республиках бывшего Советского Союза, хотя на территории каждой из них общие процессы принимают свои формы и протекают с разной степенью интенсивности. Чтобы рассмотреть подробнее среднеазиатскую ситуацию (то есть выяснить основной адресат этих образов и условия их восприятия), необходимо вкратце напомнить об исторической структуре своеобразного культурного пространства, с которым непосредственно и связаны этнокультурные образы (в частности, феномен «национального» костюма).
Усилиями поколений отечественных этнографов создан огромный фонд сведений о традиционной культуре народов Средней Азии, и, опираясь на него, теперь можно обоснованно сравнивать этнокультурные образы двух рубежей – XX и ХХI веков. При этом обнаружилось, что способы создания этнокультурных образов и их ареалы соответствуют двум принципам структурирования всего среднеазиатского региона.
Первый способ создания региональных образов – «исторический»: на определенной, довольно обширной территории с разноязычным населением возникают некие общие символы, ЭКО (часто в виде общеизвестных артефактов, соотносимых с территориальными общностями разного масштаба), которые обычно формируются спонтанно и постепенно, как бы «сами собой». Однако до сих пор неясно, насколько они осознавались (и осознаются) населением; сведения древних и средневековых мусульманских историков на этот счет редки и касаются преимущественно локальных явлений¹.

Другое обстоятельство, напротив, установлено археологами и востоковедами достоверно: на территории Средней Азии издавна сложилось несколько крупных историко-культурных (этнографических) областей (ИКО), которым нередко (но не всегда) соответствовали разного масштаба государственные образования, с населением, как правило, полиэтничным². Несмотря на языковые различия, совместная жизнь, хозяйственное, торговое, бытовое сотрудничество естественно обуславливали на таких территориях культурную близость всех жителей³, однако в массовом сознании представления о самых крупных историко-культурных общностях региона всегда оставались в тени (возможно, из-за их масштабности). А в реальной, повседневной жизни среднеазиатских народов более значимой являлась принадлежность человека к небольшим сообществам – к своей территориально-родовой общине, кварталу в селении или родоплеменному подразделению, к группе соседних кишлаков, связанных единым базарным циклом, или к территории целого оазиса, объединенного с соседями торговыми, социальными, межэтническими и культурными связями. Такого рода малые идентичности занимали в иерархии традиционного самоопределения у народов Средней Азии самые нижние уровни, но именно они играли основную роль в их повседневной жизни в конце XIX–начале XX вв. (Ср.: [Чвырь, 2001(2)]).

Позднее, в советское время значение локальных идентичностей неуклонно уменьшалось из-за интенсивной пропаганды, ориентировавшей самосознание людей на «общенациональную» идею (тогда культура каждого народа провозглашалась «социалистической по содержанию и национальной по форме»). В процессе обретения этой «национальной формы» в жизнь среднеазиатских народов и вошел второй способ создания ЭКО – их сознательное, целенаправленное конструирование центральными и местными элитами. Каждый такой образ собирался подобно мозаике из сохранившихся элементов разных местных локальных традиций. Правда, исходящие «сверху» идеи национального единения воспринимались населением не сразу: из-за инерционности народного сознания (особенно в сельской местности) оба уровня и способа идентификации – «национальный» (инициируемый государственной политикой «сверху») и традиционный, «локальный» (существующий издавна и возникший естественным образом) – ещё долгое время сосуществовали на равных. Но со временем «малые» идентичности всё же отходили на второй план, границы между ними стирались или становились менее заметными со стороны, но, как оказалось, многие из них продолжали существовать латентно⁴.

Помимо этой тенденции неоспоримым итогом развития идей «национализации» территорий республик в СССР стал воспитанный за советские годы и глубоко укоренившийся в массовом, народном сознании стереотип восприятия любой идентификации преимущественно в этническом ключе [Bohr 1998; Denison, 2009; Constructing, 2018, p. 261–282 и др.]. Ученые, пристально наблюдающие за модернизацией самосознания у коренного населения Средней Азии в последние десятилетия, отмечают и другие сходные черты, например, уже упоминавшуюся склонность в поисках новой идентичности обращаться преимущественно к истории, к культурному наследию народов, а не к особенностям их настоящего бытия или к идеям на будущее. Также общим является и отсутствие со стороны республик устойчивого стремления к какому-либо единению внутри региона (в политическом, экономическом, военном, и особенно в интересующем нас этнокультурном отношении); причем, подобные настроения обнаруживаются и у элит, и среди «простого» народа [Абашин, 2007, с. 11–35, 71; Волков, 2008; Ильхамов, 2005; Казанцев, 2008; Камолиддин, 2017; Космарский, 2018; Ларина, 2012; Нурулла-Ходжаева, 2018; Парамонов, 2019; Турсон, 2012; Шоберлайн-Энгел, 1997; Gorshenina, 2017; Laruelle, Peyrouse, 2012; Rakhimov, 2010; Uzbekistan, 2017, p. 117–138 и др.]. По-видимому, ни в XIX, ни в ХХ веках, ни сейчас на территории Средней Азии не существовало общерегиональных символов, в этом дореволюционные, советские и постсоветские общественные и государственные установления явно преемственны. Правда, эти соображения в основном опираются на социологические данные, т.е. на осознанные высказывания представителей разных слоев среднеазиатского населения, что, разумеется, крайне важно (и чем полнее и разнообразнее будет спектр мнений, тем основательнее станет наше представление о сути происходящего в регионе). Но, как известно, публичные высказывания «сверху» не всегда совпадают с мнениями и настроениями, преобладающими «внизу», в простонародной среде. Поэтому, когда речь заходит о современных этнокультурных образах, небезынтересно попытаться верифицировать официально утверждаемые «национальные» символы (современные ЭКО) – сравнив их с результатами анализа некоторых невербальных этнографических источников. Последние ценны своей относительной беспристрастностью (с политической точки зрения), а главное тем, что они на свой манер отражают народное отношение к происходящему. Один из таких материальных источников – традиционная одежда.

Традиционный и национальный костюмы как этнокультурные образы

Представление о национальном костюме как о выразительном, едва ли не основном, символе любого народа сейчас широко распространено и постоянно тиражируется, но по-прежнему неясно, насколько оно соответствует реальности. Намерение выяснить специфику этой разновидности ЭКО в современном среднеазиатском регионе сразу же наталкивается на крайне расплывчатое и противоречивое понимание самого феномена национального костюма, даже специалисты толкуют его по-разному. Одни исследователи имеют в виду исторически сложившиеся у каждого народа и бытовавшие в прошлом разнообразные комплекты одежды и аксессуаров, рассчитанные на все случаи жизни; другие – подразумевают отдельные, богато орнаментированные и дорогие современные изделия, напоминающие «музейные» образцы. В последнее время многие стали считать, что это нарядная, немного стилизованная «под старину» праздничная одежда для выступления на сцене, в концертах и на фольклорных фестивалях. Нередко возникают и иные спорные моменты и предположения, например, чем современный «национальный» костюм в принципе отличается от старинной (этнической) одежды у каждого народа? Для чего и кто создает современные национальные костюмы? Насколько вообще подобная одежда востребована в разных социальных слоях и группах? Однозначных ответов на все вопросы пока нет, что, впрочем, объяснимо.
Стремительные перемены трех последних десятилетий во всех сферах жизни Средней Азии, естественно, коснулись и повседневной культуры основной массы населения. К сожалению, с обретением государственной независимости некоторые территориальные сообщества оказались почти недоступными для изучения, что делает создание общей региональной картины происходящих культурных трансформаций преждевременной. Но можно и должно, как кажется, опираясь на доступные источники, наблюдать и фиксировать уже обозначившиеся тенденции (в частности – на примере национального костюма). Ниже речь пойдет не о подробном сравнении одежды у разных народов (более уместном в специальных изданиях), а лишь об основных метаморфозах самого феномена национального костюма в роли ЭКО и о его восприятии среднеазиатским населением. Но начать придется все же с сопоставления традиционной и современной национальной одежды.
Современные национальные костюмы (в качестве ЭКО), которые можно увидеть на артистах или на фотографиях в интернете, не всегда воспринимаются однозначно. Причин тому несколько: ориентация преимущественно на традиционную одежду так называемой титульной нации вряд ли приемлема для остальных этнических групп в каждой республике. Есть и другая трудность, а именно преодоление основного свойства любой традиционной народной культуры – ее вариативности, то есть сосуществования нескольких локальных (этнографических) вариантов, степень близости между которыми может быть разной. В прошлом это качество в одежде проявлялось повсеместно и ярко, так что никакого единого (этнического) костюма ни у одного среднеазиатского народа в реальности никогда не было. Этнографические публикации на эту тему – научные обобщения, своего рода абстракции, суммирующие данные об одежде разных локальных или родоплеменных групп в составе того или иного народа⁵.

Все это подробно описано в этнографической литературе, и нет смысла здесь на этом останавливаться. Напомню лишь, что в прошлом население тоже воспринимало костюм как своего рода визуальный, материальный «паспорт», то есть этнокультурный образ определенной группы, к которой относился человек. По костюму судили в первую очередь о его религиозной (мусульманской) принадлежности, о возрасте и семейном положении, о хозяйственной деятельности и достатке, о социальной значимости его семьи и рода. Своеобразные одеяния дехкан или горожан из крупных оазисов, либо их соседей-кочевников различных родоплеменных групп знаменовали собой самые важные для традиционного сознания культурные характеристики, которые совсем не всегда совпадали с языковой («этнической») спецификой группы. По-видимому, в XIX–начале ХХ века в повседневной жизни и, соответственно, в сознании людей принадлежность той или иной «народности» не была определяющей (каковой она стала в последующие советские времена). Прежде для них важнее всего была осознанная причастность к небольшим родоплеменным и территориальным, локальным сообществам, которые к тому же сосуществовали в привычном культурном симбиозе со своими постоянными соседями (как оседлыми, так и продолжавшими кочевать)⁶. Так формировались довольно устойчивые зоны культурно-близких, но двуязычных («межнациональных») групп населения (где представители разных народов, как правило, свободно владели языком соседей). Эти зоны редко совпадают с границами современных независимых республик, поскольку отражают исторически более ранний принцип расселения коренного населения Средней Азии (до СССР)⁷.

До наших дней сохранились лишь следы таких крупных («дореволюционных») культурных ареалов, что и отражают некоторые особенности местных костюмов. Яркая иллюстрация – традиционные мужские головные уборы, без которых немыслимы современные «национальные» костюмы среднеазиатских народов: их часто и представляют как этнические символы (или ЭКО) (рис. 1–3)

Подпись к рисунку/медиа

Рис. 1. Мужские головные уборы: Узбеки и таджики (доппа)

Рис. 1. Мужские головные уборы: Узбеки и таджики (доппа)

Подпись к рисунку/медиа

Рис. 2. Мужские головные уборы: Казахи и киргизы (калпак)

Рис. 2. Мужские головные уборы: Казахи и киргизы (калпак)

Подпись к рисунку/медиа

Рис.3. Мужские головные уборы: Туркмены (телпек)

Рис.3. Мужские головные уборы: Туркмены (телпек)

Именно эти три типа головных уборов интересны тем, что представляют собой несомненные этнокультурные образы, но особой разновидности (если оставить в стороне мусульманскую чалму, естественно, распространенную во всем регионе, и множество других разнообразных (особенно в прошлом) мужских головных уборов). Они действительно означают принадлежность человека к определенной общности, но не к этнической, а более широкой, то есть распространены у народов, исторически и культурно близких, издавна проживающих на территориях, упоминавшихся выше историко-культурных областей.
Символом таджикско-узбекского ареала сейчас являются своеобразные «чустские» тюбетейки (доппи, токы) – шелковые или хлопчатобумажные, квадратной формы, с характерной белой вышивкой по темному фону (рис. 1). Даже в далекой России по ним сейчас легко опознают мигрантов из Таджикистана и Узбекистана, хотя изначально такие тюбетейки носили только оседлые жители в центре среднеазиатского региона (в оазисах Ташкента, Бухары, Самарканда, Ферганы, Ходжента, Ура-Тюбе и др.), а у таджиков и узбеков на юге региона раньше бытовали иные типы тюбетеек [Сухарева, 1954, с. 147–166]. Совсем другой головной убор – войлочный калпак – характерен для казахов (особенно южных), киргизов (северных) и части каракалпаков (рис. 2). Детали его формы и декора у каждой локальной группы этих народов были своеобразны, но в целом именно калпак остается материальным ЭКО казахско-киргизской историко-культурной области. Наконец, третий тип мужского головного убора – огромную овчинную шапку телпек (рис. 3) – в Средней Азии носили преимущественно туркмены (для разных территориальных и родоплеменных подразделений были характерны шапки разного цвета).
В советское время модернизация всех сторон жизни среднеазиатского общества стала общим фоном изменений и в традиционной одежде населения. В первую очередь произошло массовое усвоение инородных, «общеевропейских» культурных стандартов и стереотипов. Тогда же стал популярным и сам термин «национальный костюм», сначала по смыслу ещё близкий традиционным («этническим») комплексам. Но постепенно доля европейской одежды в повседневной жизни увеличивалась, а местный костюм упрощался: исчезали сложные элементы, уходило локальное разнообразие. Тем не менее при конструировании «национального» костюма в каждой республике в него включали самые характерные (из сохранившихся), преимущественно декоративные старинные детали, придававшие ему в целом местный колорит. Однако успешному внедрению первых «национальных» образцов одежды (соответствующих, казалось бы, политическим запросам «верхов»), препятствовали тяжелые социально-экономические и политические реалии советского времени. Первые пятилетки, коллективизация, голод, затем война, лишения послевоенного восстановления привели к общему оскудению и обеднению основной массы народа, многие старинные вещи были утрачены, и лишь некоторые попали в музеи или были зафиксированы этнографами. Но, возможно, именно эти обстоятельства стимулировали у населения, начиная с 1950–60-х гг. прошлого века, острый интерес к любым узнаваемым деталям и знакам «своей» традиции; и особенно это касалось «национальных» костюмов.
Правда, поначалу «своя» традиция у многих ассоциировалась (как и прежде) с небольшими локальными сообществами, а отнюдь не со всем населением республики. Неслучайно в типично советский мужской костюм (у всех народов региона!) входили «европейского» покроя брюки и рубашка, поверх которых носили (и сейчас часто носят) «национальный» халат и головной убор (непременно своей локальной разновидности). В женской одежде традиционные каноны на протяжении всего ХХ в. соблюдались полнее: неизменным оставался (и остается) привычный комплект одежды (рубаха-платье с длинными штанами, иногда традиционный халат или безрукавка и непременный головной платок или тюбетейка), который часто дополняется декоративными деталями, также имитирующими узнаваемые знаки «своего», локального костюма (специальные местные ткани, характерные вышивки или своеобразный общий колорит одежды ).

Современный «национальный» костюм и традиция

В наши дни в национальной одежде всех среднеазиатских народов представлены разные способы использования в ней традиционных, старинных элементов. Причем каждый вариант трансформации претендует на роль «национального» этнокультурного образа, но общепринятое мнение пока не сложилось.
1. Особенно часто роль национальных символов в костюме отводят редким, дорогим вещам, мастерски копирующим старинную («этническую») одежду (часто по тщательности и мастерству исполнения их можно отнести к уровню «музейных» образцов). Именно их чаще всего пропагандируют в СМИ в качестве «национального костюма». Самые популярные изделия такого типа – золотошвейные халаты и головные уборы, отдельные женские головные или нагрудные украшения из традиционного комплекса, богато расшитые платья со старинным орнаментом и т.п. Их, конечно, никто давно не носит в повседневной жизни, но используют в особых ситуациях – на праздничных собраниях, в кино или на театральной сцене, иногда в качестве дорогих подарков для особо важных гостей. Подобные артефакты ориентированы на официальное представительство, на случаи необходимой презентации конкретной «национальной» культуры для внешней аудитории (рис. 4–5).

Подпись к рисунку/медиа

Рис. 4. Имитация традиционной одежды. Узбеки, таджики

Рис. 4. Имитация традиционной одежды. Узбеки, таджики

Подпись к рисунку/медиа

Рис. 5. Имитация традиционной одежды. Казахи, киргизы

Рис. 5. Имитация традиционной одежды. Казахи, киргизы

2. Другой заметный способ использования традиционной одежды представлен в костюмах стилей этно и винтаж от современных модельеров и дизайнеров. Их обращение с «первоисточником», нередко весьма вольное и даже парадоксальное, нацелено на поиск будущих форм своего национального стиля и этим интересно узкому кругу местной художественной элиты; в народе эти образцы пока широкого отклика не находят (рис. 6–7).

Подпись к рисунку/медиа

Рис. 6. «Национальные» костюмы от дизайнеров: Туркменка

Рис. 6. «Национальные» костюмы от дизайнеров: Туркменка

Подпись к рисунку/медиа

Рис. 7. «Национальные» костюмы от дизайнеров: Узбечка

Рис. 7. «Национальные» костюмы от дизайнеров: Узбечка

3. Иное дело – традиционные элементы в повседневной одежде населения. Здесь заметна с годами возрастающая роль стилизации – замены ярких, характерных частей традиционного костюма условно похожими и тиражированными деталями, лишь отдаленно напоминающими нечто традиционное. Такие вещи, естественно, дешевле, а значит доступнее основной массе населения. Например, сейчас на базарах Таджикистана и Узбекистана (в Фергане и в Сурхандарьинской области) большим спросом пользуются несложные ювелирные изделия, имитирующие детали старинных серег и подвесок; выполнены они вездесущими китайскими умельцами, а местные мастера лишь собирают из них необходимые украшения (сообщение Т.Г. Емельяненко). Другой популярный прием стилизации – пошив современной одежды из традиционных местных шелковых тканей (алачи) или привозных китайских, частично копирующих местные орнаменты (рис. 8). Есть и иные приемы стилизации, но главное – все они воплощают предлагаемые самим народом способы адаптации традиции к требованиям и возможностям реальной жизни.

Подпись к рисунку/медиа

Рис. 8. Современная национальная одежда: Таджички

Рис. 8. Современная национальная одежда: Таджички

Подпись к рисунку/медиа

Рис. 9. Современная национальная одежда: Туркменки

Рис. 9. Современная национальная одежда: Туркменки

Представленные три варианта использования традиционных элементов в современной одежде по существу отражают бытующие в разных слоях народа представления об их «национальном» костюме, как этнокультурном образе своей страны.

Функции национального костюма

Выросший из традиционной (этнической) одежды, феномен «национального» костюма за последнее столетие заметно трансформировался не только внешне, но и содержательно. Прежняя его многозначность, как средоточие знаков социального, возрастного, профессионального, религиозного и сакрального статуса человека, к концу XX в. значительно поменялась: одни функции исчезли или сильно деградировали (сакральная, утилитарная, отчасти эстетическая), другие, напротив, приобрели новые смыслы и стали ведущими (национально-государственная идентификация).
Функция костюма, отражающая принадлежность человека к определенному сообществу, всегда была значима, особенно при общении с «чужаками». До революции – это были контакты преимущественно с ближними соседями, а в советское время национальный костюм уже часто предназначался для коммуникации с далекими и малоизвестными народами (вспомним «всесоюзные декады национальных республик», систематически проводившиеся на ВДНХ в Москве в середине ХХ в.). Современный «национальный» костюм в каждой среднеазиатской республике тоже предъявляют как «визитную карточку» страны, но теперь уже преимущественно туристам. Их знакомят с местной культурой на многочисленных фестивалях и «праздниках народного искусства», которые устраивают специалисты – научно-художественные эксперты при финансово-организационной поддержке администрации и части бизнеса⁸. Любой предлагаемый на таких «презентациях» вариант «национального» костюма гостями автоматически принимается за этнокультурный образ республики [Чвырь 2018, с. 175–202].

Совсем другими глазами смотрит на эти же «национальные» костюмы местное население. Как это происходит – вопрос отнюдь не праздный, но малоизученный. Во всех среднеазиатских республиках активные действия «верхов» по конструированию и популяризации «национального» костюма в последние десятилетия направлены уже не столько «вовне», сколько на собственный народ. Являясь частью культурного наследия, «национальные» костюмы во всех республиках Средней Азии усиленно прокламируются как символы общегосударственного единства, однако пока нигде они еще не превратились во всенародно воспринятый символ нации. И это закономерно, поскольку молодые региональные нации сами находятся в процессе становления, и сейчас многое зависит от овладения массами этой новой национальной идеи⁹.

В начале 2000-х гг., во время посещения разнообразных среднеазиатских народных празднеств и выступлений национальных ансамблей мне неоднократно приходилось наблюдать типичную реакцию местных женщин (особенно пожилых таджичек и узбечек) на современные «национальные» костюмы выступающих. С трудом узнавая в сценических одеяниях черты традиционной одежды, они тем не менее заинтересованно разглядывали эти явно условные образы, часто с юмором комментируя их или с энтузиазмом критикуя просчеты артисток. Эти театрализованные образы, конечно, не отождествлялись ими с традиционной одеждой, но явно вызывали интерес и положительные ассоциации, соединяя их нынешние чувства и ощущения «с узнаваемым опытом прошлого» [Кандель, 2012, с. 449–453; Симонова, 2018]. То есть эмоционально предлагаемые этнокультурные образы воспринимались ими осторожно, но скорее позитивно; однако от реальной жизни народа эти костюмы и сейчас ещё довольно далеки.
В заключение стоит ещё раз отметить: несмотря на радикальные изменения в национальной одежде среднеазиатского населения в ХХ–начале XXI в., этот этнографический источник по-прежнему остаётся весьма информативным. Обзор основных признаков и этапов трансформации национальной одежды выявил факт одновременного бытования разных по происхождению этнокультурных образов – «исторических» и сугубо современных. В обоих случаях они отражают этнокультурную структуру региона (в прошлом и настоящем).
Сейчас «национальные» костюмы, часть массовой, насаждаемой сверху культуры, и внешне, и содержательно уже довольно далеко отошли от исходных, традиционных образцов одежды, сохранив лишь отдельные её черты. Рассмотренные в региональном масштабе (а не по отдельным этносам), эти «осколки прошлого», как выяснилось, выполняют уникальную двойную функцию. Помимо уже упомянутого свойства – отражать крупные культурные области (ИКО) с полиэтничным населением, сложившиеся в Средней Азии задолго до XX века, – эти же традиционные элементы, включенные в современную одежду узбеков, туркмен, таджиков, казахов и киргизов, ныне выступают в роли «опознавательных» знаков каждой национальности. «Осколки прошлого» оказались не частью «уходящей натуры», а вошедшими в современный обиход крупицами живой традиции. Для окружающего мира «национальные» костюмы Средней Азии – экзотические артефакты и своего рода «визитные карточки» каждой республики; «внутри» региона – реакция на те же изделия далеко не так однозначна и прямолинейна.
Во всех республиках Средней Азии конструируемые «сверху» национальные костюмы воспринимаются разными социальными и возрастными группами по-разному: мнения о его роли и назначении в современной жизни тоже не всегда совпадают, хотя все любят и чтут свое культурное наследие. Это заметно по тому эмоционально-психологическому воздействию самого феномена национального костюма на все общество в каждой республике: он вызывает у людей общее воодушевление, чувство единения, ощущение внутреннего родства, оживляет общие воспоминания. Подобные эмоции, несмотря на их кажущуюся эфемерность, часто служат реальной почвой для последующего превращения этих кратких и расплывчатых ощущений в постепенно осознаваемое и устойчивое представление о своей общей, новой – национально-государственной – идентичности. По-настоящему, глубоко она не может быть внушена одной пропагандой, независимо от степени ее логичности, доходчивости и аргументированности. Фактически национальный костюм выполняет сейчас роль своеобразного инструмента, одного из эмоциональных механизмов внедрения в массовое сознание идеи общенационального единства.