История индийско-китайских отношений 1950–1991 гг.
«Лето», или «индийцы и китайцы братья навек»
(1949–1959)
Главным архитектором китайского направления индийской внешней политики закономерно считается первый премьер-министр Индии Джавахарлал Неру. Индийский лидер был убеждённым сторонником паназиатизма, который он понимал как единую судьбу азиатских народов, призванных отстаивать свою независимость и своё понимание глобального мироустройства, отличного от империалистских держав [Deshingkar, 1999, p. 85–100]. При этом Индия и Китай как «столпы» азиатского мира должны были вести деколонизованные государства за собой. В этой связи вполне закономерно, что Индия стала одним из первых некоммунистических государств, которые признали Китайскую Народную Республику (30 декабря 1949 г.) и установили с ней дипломатические отношения (1 апреля 1950 г.).
В начале 1950-х гг. стали развиваться торгово-экономические связи между Индией и Китаем. Развивались также научные, культурные, спортивные и образовательные связи двух государств. Вместе с тем 1950–1951 годы внесли некоторые сложности в связи с тибетским вопросом: Китайская Народная Республика стала продвигаться вглубь Тибета с целью его «освобождения» [Терехов, 2011, с. 61]. На деле же Китай планировал подчинить себе территории, которые он рассматривал как «утраченные» в XIX в., или, по крайней мере, установить особые отношения с государствами, частью которых эти территории стали. Развитие событий в Тибете вызывало беспокойство в индийских политических кругах, однако урегулирование тибето-китайских отношений посредством «Соглашения из 17 пунктов» 1951 г., в котором Китай обещал не только предоставить Тибету статус автономии, но и всячески способствовать развитию нового района, было оптимистично воспринято в Индии, которая надеялась на выполнение КНР своих обязательств перед тибетским народом [Капица, 1979, с. 44].
Кульминацией индийско-китайского диалога стало заключение 29 апреля 1954 г. Соглашения о торговле и связях между Тибетским районом Китая и Индией, в преамбуле которого были закреплены пять принципов мирного существования, именуемые «панча шила» – и именно с его подписанием стали звучать лозунги о китайско-индийском «братстве» [Agreement on Trade, 1954]. Это соглашение обозначило желание играть по «азиатским правилам», а принципы были позже закреплены и дополнены на Бандунгской конференции 1955 г. Однако немаловажно отметить, что Индия отказалась от особых привилегий на Тибет и де факто признала его включение в состав КНР, но не выдвинула на повестку дня вопрос о признании китайской стороной линии Мак-Магона [Gupta, 1978, p. 701].
В июне 1954 г. китайский премьер-министр Чжоу Эньлай совершает официальный визит в Нью-Дели, в ходе которого стороны приходят к единому заключению о том, что необходимо превратить Юго-Восточную Азию в «зону мира», в которой определяющую роль будут играть Индия и Китай, собственным примером показывающие преимущества принципов, прописанных в преамбуле торгового соглашения по Тибету [Conversation, 1954, p. 12]. В октябре того же года Джавахарлал Неру нанёс ответный визит в Китай, где он поднял вопрос об изменении китайских карт, отмечавших регион Ладакх на севере Кашмира как часть КНР. Однако Чжоу Эньлай заявил, что это временное недоразумение будет исправлено в новых изданиях карт [Nehru, 1954].
Стремление Неру к проявлению азиатской солидарности побуждало его к всяческой поддержке Пекина не только на двустороннем треке, но и в общемировом масштабе. Наиболее ярким примером является участие индийской стороны в качестве медиатора в переговорном процессе между Вашингтоном и Пекином: Г. Трумэн считал Корейскую войну продолжением политики Китая в отношении Формозы (Тайваня), в то время как Индия выступала за разделение двух конфликтов и приветствовала включение Тайваня в состав КНР [Whiting, 1990, p. 60]. Более того, по мнению Дж. Неру, именно политика США, а не Китая, грозила усугублением ситуации вокруг Корейского полуострова и превращением ее в войну за интересы Запада [Kux, 1993, p. 73]. Индия отказалась обвинять Китай в агрессивном поведении, в том числе и при голосовании по соответствующей резолюции в ООН, несмотря на давление со стороны Вашингтона [Whiting, 1990, p. 75]. Следующим шагом навстречу Китаю на глобальном уровне стало бойкотирование Индией Сан-Францисской мирной конференции в 1951 г. Среди причин следует выделить отсутствие КНР в списке «приглашённых», а также тот факт, что текст мирного договора не предполагал возвращение Тайваня (Формозы) в состав Китая и недостаточно явно указывал на передачу Курильских островов и южного Сахалина – СССР, что Индия считала недопустимым [Relations, 1951, p. 1306]. Ещё одной иллюстрацией индийского стремления оказать поддержку дружественному китайскому народу можно считать Бандунгскую конференцию 1955 г. Неру старался вывести КНР из международной изоляции и обеспечил присутствие китайских представителей на конференции. Премьер-министр Чжоу Эньлай выступил с речью о том, что следование разным политическим курсам «не должно влиять на достижение общих желаний» – «защищать мир во всем мире, завоевывать и сохранять национальную независимость и, соответственно, содействовать дружественному сотрудничеству между народами» [Xiaowen, 2020, p. 93]. Риторический отход от деления мира на коммунистов и остальных был продуманной тактикой и дал свои плоды – Пакистан, изначально выразивший сомнение относительно целесообразности присутствия китайской делегации на конференции, сделал первый шаг навстречу северному соседу, что позже превратится во «всепогодную дружбу» между ними [Белокреницкий, Москаленко, 2008, с. 119–121]. Но главная задача, стоявшая перед КНР в то время, состояла в том, чтобы заявить о своей роли в Азии и в мире, сплотив вокруг себя государства Третьего мира. На этом фоне китайское руководство меняет свою внешнеполитическую стратегию и перестаёт проводить курс на сближение с Индией, считая себя достаточно сильным актором, который не нуждается в чьей-либо посреднической деятельности.
Бандунгская конференция считается пиком индийско-китайской дружбы, основанной на борьбе с империализмом и закрепленной в принципах мирного сосуществования. После 1955 г. сотрудничество продолжалось скорее инерционно, при этом всё больше росло напряжение в связи с начавшимся расколом коммунистического мира по линии СССР – КНР, усилением экспансионистских устремлений Китая и большей степенью его конфликтности с соседними государствами по территориальным вопросам.
«Осень»: «тибетская трагедия» и пограничные споры (1959–1962)
Со второй половины 1950-х гг. происходит изменение внешнеполитической концепции КНР, расширился и инструментарий. Советский китаист Е.Д. Степанов очень метко охарактеризовал китайскую стратегию как «ползучую агрессию», осуществляемую посредством заселения китайцами малонаселенных окраин соседних государств с последующим включением этих территорий в состав Китая и обозначением таковых на издаваемых картах. Этот традиционный метод «вгрызания», получивший название «цаньши», или «постепенное поедание земель соседей подобно тому, как шелковичный червь поедает листья», был последовательно применен в отношении всех приграничных государств, а также в акваториях Южно-Китайского моря. Поскольку для подтверждения своих территориальных претензий китайцы выпускали соответствующие карты, эти акты также именуются «картографической агрессией», широко практиковавшейся ещё гоминдановским режимом с середины 1920-х гг. [Степанов, 1986, с. 109, 113–114].
С присоединением Тибета в 1951 г. КНР начинает наращивать своё присутствие в регионе и строить инфраструктуру, связывающую его с остальным Китаем. В 1951–1957 гг. они проложили стратегически значимую дорогу между Синьцзяном и Тибетом, которая прошла через спорный район Аксай Чина [Синьцзан гунлу]. Индийцы не сразу обнаружили оккупацию этой высокогорной области по объективным причинам – ввиду её труднодоступности и соответственно непригодности для проживания там лишь изредка появлялись военные патрули; а кроме того, как пишет Дж. Неру в своём письме премьер-министру КНР от 16 ноября 1959 г., индийцы «не ожидали какой-либо агрессии в приграничных районах» и «не считали необходимым устанавливать контрольно-пропускные пункты прямо на международной границе» [Letter, 16 November 1959].
Переломным моментом стало восстание в Тибете в марте 1959 г., когда местное население, устав от противоречивших соглашению 1951 г. реформ и репрессий со стороны КПК, выступило против коммунистического режима, который жестоко подавил мятеж. Именно тибетские события стали той «точкой невозврата», после которой индийско-китайские отношения так и не смогли оправиться. Бегство тибетского религиозного лидера Далай-ламы с последователями в соседнее государство было воспринято в КНР как предательство принципов мирного сосуществования, и Мао Цзэдун выразил уверенность в необходимости «резко критиковать Неру», «не боясь привести его в раздражение или спровоцировать разрыв с ним» [Jian, 2006, p. 54, 87]. Индийский премьер-министр, со своей стороны, хотя и испытывал глубочайшую симпатию к стремлению тибетцев отстоять своё право на сохранение устоев традиционного тибетского общества и считал настоящей трагедией то, что происходило в Тибете, всё же считал нужным воздерживаться от критики северного соседа и сохранять с ним дружеские отношения [27 April, 1959, p. 60–63].
Расхождения двух стран по территориальному вопросу неминуемо толкали их к конфликту. Индийская позиция была выражена Дж. Неру в его письме Чжоу Эньлаю от 14 декабря 1958 г.: «пограничные вопросы не поднимались, и у нас сложилось впечатление, что между нашими странами не было пограничных споров…», и что «китайско-индийское соглашение, которое было успешно заключено в 1954 г., решило все нерешенные проблемы между нашими двумя странами» [To Chou En-lai, 1958, p. 8]. Ответом на это письмо 23 января 1959 г. китайский премьер впервые открыто выразил мнение КНР по территориальной проблеме, заявив, что китайское правительство никогда не признавало линию Мак-Магона как наследие «агрессивной политики Британии по отношению к Тибету» [Letter, 23 January 1959]1. Тибетские события способствовали активизации переписки между Неру и Чжоу Эньлаем, которая стала придавать всё более отчётливые очертания подходам двух стран к территориальной проблеме. 22 марта 1959 г. премьер-министр Индии обозначил географические (рельеф, водоразделы), картографические (множественные издания индийских карт и некоторые китайские карты с соответствующим обозначением границ) и юридические аргументы (в том числе правовые обычаи), на которых базируется индийское видение границы. Он напомнил, что отдельные участки границы зафиксированы в соответствующих соглашениях: Англо-китайской конвенции 1890 г.; договоре 1842 г. между Кашмиром, китайским императором и Далай-ламой; Симлском соглашении 1914 г. [Letter, 22 March 1959]. В ответном письме от 8 сентября 1959 г. Чжоу Эньлай назвал ключевую причину, по которой названные документы нельзя считать веским основанием для демаркации границы – они не были признаны центральным китайским правительством [Premier Chou, 1959].
Ситуация на границе стала всё более усложняться. 28 июля 1959 г., несколько китайских формирований вторглись на северо-восточную территорию Индии Ладакх, арестовали индийских полицейских и оттеснили индийскую патрульную группу. В ответ на это 11 августа со стороны индийского правительства последовала нота протеста, но вместо принятия соответствующих действий, 26 августа китайские военнослужащие перешли в открытый конфликт с индийскими военными, что привело к противостоянию на границе, которое продолжалось до осени [Kavic, 1967, p. 66–67]. Ещё одним серьёзным инцидентом стало нападение китайских военных на индийскую полицию 20 октября 1959 г. недалеко от перевала Конгка Ла (плато Ладакх), в результате которого несколько индийцев погибли, несколько были взяты в плен, где, по сообщениям индийской стороны, они содержались в жутких условиях, и были возвращены на Родину только 14 ноября [Eekelen, 2015, p. 108–109].
Эти события вызвали общественный резонанс не только в Индии, но и в мире, при этом страной-агрессором Запад считал «красный Китай». В связи с этим китайское руководство приняло решение об убеждении индийцев в необходимости переговоров, дабы снизить репутационные издержки, вызванные конфликтом, и постараться прийти к компромиссу [Lüthi, 2012, p. 113]. Так, в ходе визита в Дели в 1960 г. Чжоу Эньлай предложил Индии сохранить за собой Аруначал-Прадеш в обмен на передачу Аксай Чина Китаю [Horimoto, 2015, p. 98]. Между тем индийское руководство считало территориальные уступки недопустимыми – в результате переговоры не дали никаких результатов: каждая из сторон стояла на своем и стремилась укрепиться на спорных территориях, что впоследствии вылилось в вооруженное столкновение КНР и Республики Индии.
Таким образом, разновекторность политик двух государств, а также ряд сопутствующих факторов, таких как ухудшение условий приграничной торговли в ущерб индийской стороне, выдвижение требований на спорные территории со стороны Китая, само возникновение территориальной проблемы, которая раньше замалчивалась обеими сторонами как якобы «несуществующая», привели к охлаждению между сторонами, а впоследствии и к войне.
«Зима» – холодная война по-азиатски (1962–1988)
Нет сомнений, что самым главным событием, повлиявшим на сотрудничество Индии и Китая, стала война 1962 г. Расстановка сил накануне конфликта не оставляла сомнений в исходе противостояния: китайские силы в регионе в разы превышали индийские, были хорошо экипированы и адаптированы к низкому атмосферному давлению в горной местности, при этом в случае необходимости они могли воспользоваться построенной недалеко от Тибета дорогой. Индийцы же были малочисленны, недостаточно обеспечены провизией и вооружением, испытывали проблемы с акклиматизацией к высоте, а в их расположении была лишь узкая, крутая горная дорога, что осложняло доставку вооружений и продовольствия [Kux, 1993, p. 203]. 20 октября китайские военные атаковали индийские позиции, в начале ноября взяли под контроль всю ту территорию, которую считали «китайской», а уже 22 ноября в одностороннем порядке отвели войска, оставив за собой Аксай Чин и ожидая от индийцев конструктивных переговоров и признания своих прав на территории [Юрлов, 2010, с. 684]. Некоторые историки даже считают, что китайцы выбрали именно данное время, поскольку основное внимание мировой общественности было приковано к Карибскому кризису [Jaishankar, 2012]. Впрочем, КНР обвинила индийцев в развязывании войны [Chinese Answer Soviet, 2018, p. 91].
Перед лицом реальной военной угрозы на фоне катастрофической слабости индийской армии Неру обратился к США за военной помощью. Американцы открыто выразили свою поддержку индийской стороне как в связи с общим желанием сблизиться с Индией, так и в связи с тем, что рассматривали конфликт не просто как территориальный, а как глобальный в рамках противостояния коммунизму [Kux, 1993, p. 204–205]. Однако и лидер коммунистического мира Советский Союз занял нейтралитет [Лунев, 1993, с. 96]. Именно отсутствие поддержки со стороны Москвы и жёстко антикитайская позиция Вашингтона (а значит, и всего капиталистического мира в целом) заставили Пекин отказаться от продолжения конфликта, поскольку он, по сути, оказался один против всего мира.
Главным образом исход войны сказался на имидже Индии не только как лидера движения неприсоединения, но и как суверенного субъекта международных отношений – страна показала свою крайнюю слабость и не могла претендовать на лидерство в Азии; национальная гордость оказалась ущемлена. Пострадал и индийский премьер-министр Неру, «легендарный отец самой большой демократии в мире», «выразитель идей деколонизации и прав человека» и «главный отец-основатель движения неприсоединения» – как характеризует его Деннис Кукс – так никогда и не пришел в себя после роковых просчетов индийского руководства, повлекшего катастрофические последствия для страны [Kux, 1993, p. 208–213]. Война 1962 г. стала водоразделом индийско-китайских отношений на «до» и «после» – весь период до 1988 г. был олицетворением Холодной войны между азиатскими гигантами.
Сообщество афро-азиатских государств попыталось внести свой вклад в урегулирование конфликта между Индией и Китаем, в декабре 1962 г. организовав конференцию в Коломбо, посвящённую обсуждению спорных вопросов. В ходе дискуссий были предложены 6 пунктов, суть которых сводится к прекращению огня, отведению войск на линию фактического контроля и предложению определить границы по секторам в рамках двусторонних мирных переговоров [Colombo Conference, 1963]. Особых результатов эти усилия не дали: если Индия согласилась с положениями, то Китай сначала принял их, а через пару дней отказался от предложенного плана.
2 марта 1963 г. КНР и Пакистан подписали соглашение о границе, по которому государства обменялись территориями: пакистанцы получили небольшие отрезки китайских пастбищ, а китайцы – небольшие области на севере Кашмира [The Boundary Agreement, 1963]. Последние представляют собой спорные участки между Пакистаном и Индией, именно поэтому Равалпинди передал Пекину свои права на часть кашмирских территорий. Он надеялся использовать ослабление Индии после конфликта с КНР и заручиться поддержкой северного соседа в кашмирском вопросе. Оставшись после войны с 1962 г. без поддержки, Китай тоже был заинтересован в союзнике, а потому началось их сближение. Вскоре сотрудничество распространилось на целый ряд секторов, а пакистанский фактор стал одним из главных «раздражителей» в диалоге между Дели и Пекином.
1964 год ещё кардинальнее изменил баланс сил в регионе – КНР провела испытания ядерного оружия, став пятым и последним государством в клубе легитимных ядерных держав. Этот факт был крайне болезненно воспринят в Индии, которая сочла это фундаментальным нарушением принципов мирного сосуществования и попыткой «использовать силы науки не для мирных целей повышения уровня жизни шестисот пятидесяти миллионов человек в Китае, а для служения шовинистическим, экспансионистским мечтам о китайской великодержавности» [Note, 7 October 1964]. Позже именно угроза со стороны ядерного соседа станет одним из аргументов индийской стороны в оправдание создания собственного ядерного оружия [Talbott, 2006, p. 51].
Очередной кризис индийско-китайских отношений связан с индийско-пакистанской войной 1965 г. По сути, она стала первым испытанием китайско-пакистанской дружбы. Ещё до начала конфликта Китай выражал открытую поддержку пакистанцам, а во время войны напрямую обвинил индийцев в агрессии, стал укреплять пограничные районы и даже предъявил Дели ультиматум о выводе индийских войск, демонтаже индийских военных сооружений с приграничных районов и возврате похищенных тибетцев Китаю – «в противном случае правительство Индии должно понести полную ответственность за все вытекающие из этого серьезные последствия» [Note, 8 September 1965]. Дели счёл, что позиции Китая по Кашмиру и конфликту между Индией и Пакистаном – «это не что иное, как вмешательство со стороны Китая, рассчитанное на продление и усиление конфликта» [Note, 17 September 1965]. Вопрос снялся сам собой лишь после урегулирования военного конфликта, однако подобные шаги со стороны северного соседа усугубили и без того натянутые индийско-китайские отношения.
Между тем важно рассмотреть и реакцию международного сообщества в целом. Так, в сентябре Вашингтон приостановил поставки вооружений обеим сторонам конфликта [259. Special National, 1965], а СССР придерживался нейтралитета, при этом вместе с США он сдерживал Китай от вмешательства в индо-пакистанский конфликт. На дипломатическом уровне, сложилась удивительная ситуация – капиталистический блок совместно с социалистическим возложили надежды по урегулированию конфликта на ООН [Chakravorty, Kanwal, 2015, p. 35]. Тем не менее медлительность ооновской «машины» и недовольство Дели и Равалпинди предлагаемыми условиями, нежелание США вмешиваться в проблемы Южной Азии на фоне вьетнамских событий, в конечном счете, привели к тому, что посредником стал Советский Союз. Индия сразу приняла кандидатуру СССР в качестве медиатора. Пакистан же решил подождать результатов китайского ультиматума, а не получив желаемого, обратился к Вашингтону, но и там не добился поддержки [Ganapathy, 2014, p. 166]. Более того, американцы порекомендовали пакистанцам согласиться с посредничеством СССР, поскольку считали, что «им нечего терять»: удастся Советскому Союзу добиться мира на субконтиненте – Соединенные Штаты также окажутся в выгодном положении, не удастся – советское руководство на себе прочувствует негативный опыт, испытываемый американцами на протяжении 20 лет [McGarr, 2013, p. 342]. В итоге к ноябрю 1965 г. обе стороны приняли предложение СССР встретиться в Ташкенте. Подписанная 10 января 1996 г. Ташкентская декларация предписывала отвод войск и занятие довоенных позиций обеими сторонами конфликта, обмен пленными и укрепление доверия между Дели и Равалпинди [Lowe, Roberts, Welsh, 2008, p. 337].
1965–1967 годы внесли и другие противоречия между Индией и Китаем. На этот раз в центре спора оказался Сикким. Ещё со второй половины 1965 г. Пекин стал предъявлять обвинения Дели в нарушении границы и похищении людей и животных, индийцы же выражали готовность предоставить опровержения и заявляли о нарушениях с китайской стороны. В 1966 г. переписка между двумя странами стала приобретать всё более обвинительный характер [Notes, Memoranda, White Paper 13, 2016]. В июле 1967 г. произошел дипломатический скандал: Китай выслал двух индийских дипломатов и заблокировал индийское посольство, на что Индия ответила зеркально – впрочем, вскоре произошло взаимное снятие ограничений [Sali, 1998, p. 101]. В сентябре – октябре споры вылились в вооружённые столкновения у горных перевалов Нату Ла и Чо Ла – последние кровопролитные сражения на индийско-китайской границе вплоть до настоящего времени2 [Notes, Memoranda, 2016. White Paper 14, 2016]. Однако на этот раз индийцы смогли отразить атаки со стороны Китая и отстоять свои позиции, и на границе сохранился статус-кво.
Укрепление Индии в военно-политическом отношении и соответствующее позиционирование страны в мире обусловили готовность Дели к пересмотру внешнеполитической линии в отношении Китая. 1 января 1969 г. Индира Ганди заявила о готовности Индии начать переговоры с КНР без каких-либо предварительных условий [Ramachandran, 1996, p. 91]. Китайское руководство сначала критически отнеслось к подобным инициативам, но вскоре последовало некоторое потепление отношений: в конце 1970 г. были восстановлены неформальные контакты между индийскими и китайскими дипломатами, в октябре 1971 г. Индия поздравила Китай с принятием в ООН, а в ноябре китайцы пригласили индийскую делегацию на афро-азиатский турнир по настольному теннису. Некоторая нормализация отношений позволила индийцам донести свою позицию по Восточному Пакистану и немного смягчить критику в адрес Дели в индо-пакистанской войне 1971 г. [Sali, 1998, p. 102]. Желание диалога с китайской стороны было связано с негативным имиджем КНР на международной арене после Культурной революции и со снижением влияния в регионе после подписания индийско-советского Договора о мире, дружбе и сотрудничестве, а также ослабления его союзника Пакистана после поражения в войне 1971 г. [Кузык, Шаумян, 2009, с. 877].
И всё же 1970-е годы не принесли кардинальных изменений. Пекин продолжал активно поддерживать Исламабад, особенно с учётом того, что тот стал каналом налаживания взаимодействия с Вашингтоном. Кроме того, в 1974 г. Индия стала шестой ядерной державой, проведя испытания, известные как «Улыбающийся Будда», на полигоне Похран. Пакистан тут же открыто заявил о намерениях развивать собственную ядерную программу в целях защиты от индийской ядерной угрозы, даже если для этого придётся «есть траву» (правда, Исламабад принял это решение ещё на секретном заседании в Мултане в 1972 г. после поражения в войне), а помогать ему в этом стал именно Китай [Talbott, 2006, p. 14–18]. С одной стороны, Дели в некотором роде уравнял свой статус с Пекином, а с другой – обострил ядерный вопрос в регионе. В 1973–1975 гг. Сикким превратился из королевства в северо-восточный штат Индии, что вызвало неодобрение со стороны Китая, считавшего гималайское княжество одним из «пяти пальцев» Тибета наряду с Ладакхом, Непалом, Бутаном и Аруначал-Прадешем и вынашивавшего планы объединения Трансгималайского района под своим контролем [Chaudhuri, 1980, p. 41].
Между тем во второй половине 1970-х гг. вновь появились признаки нормализации отношений. Так, в 1976 г. страны восстановили дипломатические связи и стали возрождать культурные, спортивные и торгово-экономические контакты [Кузык, Шаумян, 2009, с. 877–878]. Смена внутриполитических курсов в обеих странах также способствовала «потеплению»: в Индии к власти ненадолго (1977–1979 гг.) приходит оппозиционная коалиция партий (включавшая Бхаратию Джан Сангх, после распада коалиции преобразовавшуюся в Бхаратия Джаната парти, или БДП), которая была заинтересована в поддержании добрососедских отношений с Китаем, а в КНР происходят радикальные перемены, связанные с реформами Дэн Сяопина, подразумевавшие смещение акцента на решение внутренних проблем и максимальное нивелирование внешних конфликтов. Отметим, что именно в правление Дэн Сяопина КПК перестаёт поддерживать маоистские движения в Индии, что связано с отходом от следования идеям Мао в самом Китае – это оказало позитивное влияние на индийско-китайский диалог. Визит в Китай министра иностранных дел Индии А.Б. Ваджпаи в 1979 г. стал логичным продолжением положительной динамики взаимодействия, но он был вынужден прервать свой визит в связи с китайским вторжением во Вьетнам – «разрядка» в очередной раз не состоялась.
1980-е годы запомнились серией переговоров по пограничной проблеме, которые, однако, не привели ни к каким продвижениям в её решении. В 1981 г. Индию посетил министр иностранных дел Хуанг Хуа. КНР выдвигала идею «пакетного соглашения»: индийской стороне предлагалось отказаться от Аксай Чина в обмен на признание китайцами линии Мак-Магона. Индийское правительство не соглашалось с предложениями Пекина, считая недопустимым уступать свои территории на каких бы то ни было условиях. При этом обнаружились расхождения и по международной повестке дня. Последний конфликт биполярного периода разразился в 1986–1987 гг. в связи с тем, что Индия законодательно закрепила Аруначал-Прадеш в качестве двадцать четвертого индийского штата. Китайские войска на семь километров вторглись в восточный сектор – в долину Самдуронг Чу, так как права на эту территорию оспариваются КНР. Подобные действия привели к напряжению на границе, которое не переросло в военные столкновения [Sali, 1998, p. 104–105, 109–110]. Оба государства понимали, что их противоречия невозможно решить военным путём, однако можно установить определенные правила игры, которые бы позволили избегать или, по крайней мере, нивелировать конфликтные ситуации – эта установка способствовала выходу Дели и Пекина из критического положения, а впоследствии дала возможность осуществить «разрядку».
«Весна», или нормализация отношений Дели и Пекина (1988–1991)
1988 год стал действительно эпохальным для индийско-китайских отношений, т. к. именно в этом году произошло окончательное восстановление диалога между двумя государствами на всех уровнях. Символом нового этапа двустороннего взаимодействия стал официальный визит премьер-министра Индии Раджива Ганди в Китай 19–23 декабря 1988 г. Впервые за 34 года индийский премьер–министр посетил Китай – последним до этого был Джавахарлал Неру в октябре 1954 г.
Этот визит также стал знаковым, потому что изменил основополагающий принцип китайского направления индийской политики после войны 1962 г., заключавшийся в том, что нормализация отношений возможна лишь после решения территориальной проблемы: Дели и Пекин условились развивать сотрудничество во всех направлениях независимо от разрешения пограничных споров, которые с 1988 г. было решено вынести в отдельный формат обсуждений. В связи с этим была образована Совместная рабочая группа (СРГ) по пограничному вопросу, в ведение которой была передана выработка двусторонних соглашений о границе [Sali, 1998, p. 8].
В ходе визита стороны договорились о ежегодных встречах министров иностранных дел, решили создать совместные комитеты на уровне министерств для развития различных направлений индийско-китайского диалога и подписали соглашения о сотрудничестве в сфере науки и технологии, в области культуры и по вопросам гражданской авиации [Prime Minister Rajiv, 1988].
1991 год стал последним рассматриваемым годом по трем взаимосвязанным причинам. Во-первых, на глобальном уровне произошла кардинальная смена мирового порядка, которая отразилась на всех акторах международных отношений. В новой системе Дели и Пекин выявили общность взглядов по мирополитическим вопросам, что стало дополнительным импульсом для укрепления их взаимодействия. Во-вторых, Индия встала на путь либерализации, что, как некогда реформы Дэн Сяопина, также оказало положительный эффект на сотрудничество двух азиатских держав, поскольку способствовало большей открытости государства к диалогу. И, наконец, именно 1991 год стал годом визита китайского премьер-министра Ли Пэна в Индию – первым после 31-летнего перерыва – что закрепило тенденцию на нормализацию отношений на двустороннем уровне.
Таким образом, современный этап взаимодействия Индии и Китая был положен визитом Раджива Ганди в Пекин в 1988 г. С этого момента стороны обмениваются регулярными визитами, налаживают экономическое, культурное, научное и другие направления сотрудничества, а также стремятся к минимизации негативного воздействия исторически сложившихся противоречий. Если раньше территориальный вопрос был камнем преткновения, препятствовавшим прогрессу в других областях двустороннего взаимодействия, то теперь политическая воля руководства обоих государств способствовала выделению имеющихся споров в отдельную плоскость и расширению спектра сфер для укрепления партнёрских отношений. Трансформация международной системы и внутриполитические перемены в 1990-х гг. закрепили успех второй половины 1980-х гг. и устойчивость позитивной динамики взаимодействия Индии и Китая, несмотря на сохранение разногласий по территориальным вопросам, усиление регионального соперничества и неизменность фактора недоверия между ними.
Выводы
Итак, период 1950–1991 гг. показал, насколько разными могут быть отношения между Дели и Пекином. Некогда стремившиеся к достижению общих целей освобождения афро-азиатского мира от колониализма и империализма, они совместно выработали принципы «панча шила» и стремились к консолидации развивающихся стран в духе Бандунгской конференции. Индийский премьер-министр Джавахарлал Неру, считавший не только возможным, но и естественным лидерство двух древнейших азиатских цивилизаций в новом, деколонизованном мире, протянул руку помощи КНР, де факто находившейся в то время в изоляции в силу своих идеологических установок. Однако дружба индийского и китайского народов продлилась недолго: после Бандунгской конференции положительная динамика их взаимодействия пошла на спад. Тибетские события, усиление разногласий и нежелание ни одной из сторон идти на уступки привели к индийско-китайской войне 1962 г., после которой отношения так и не стали прежними.
«Холодная война» между Индией и Китаем стала следствием «горячей» войны 1962 г., в которой формально оказалась проигравшей стороной первая, но, как показала история, в действительности проиграли обе. В то время Дели не мог претендовать на статус лидера афро-азиатского мира, Пекин остался без союзников, а контакты были практически заморожены. При этом непосредственно территориальный спор не только не был решён – его усугубил фактор тотального недоверия сторон друг другу. В дальнейшем индийско-китайские отношения хоть и претерпевали некоторые положительные изменения, однако либо напрямую, либо опосредованно страны неизменно возвращались к конфронтации. Во второй половине 1970-х гг. стороны начали искать modus vivendi, однако лишь конец 1980-х гг. показал, что Индия и КНР готовы к нормализации взаимодействия, особенно в условиях новых внутриполитических и международных изменений, пик которых пришёлся на 1991 г., когда закончился практически полувековой период биполярности и двум азиатским гигантам предстояло найти своё место в новой системе международных отношений.
В целом можно говорить о том, что, хотя территориальные проблемы были заложены в колониальный период, большинство фундаментальных противоречий и проблем в отношениях Индии и КНР появились или обострились именно в период 1950–1991 гг. Учитывая тот факт, что они продолжают оказывать влияние и на современном этапе, анализ истории их взаимодействия необходим для понимания текущего состояния индийско-китайского диалога. Его автор бы охарактеризовала как «калейдоскоп времен года» ввиду различной природы отношений (то осень, что наглядно видно из периодической эскалации напряженности в приграничных районах; то весна – попытки дипломатического урегулирования, в том числе посредством «неформальных» саммитов и наращивания товарооборота3), что связано с кардинальным изменением роли и намерений Китая и возрастания роли Индии на мировой и региональной арене.