Восток – Запад

Сирийский конфликт оказал неизмеримо большее влияние на решение во-просов безопасности в ФРГ, нежели иные вооруженные противостояния в странах Азии и Африки. В 2010-х гг. ключевыми угрозами нестабильно-сти, исходившими с территории Сирийской Арабской Республики (САР), являлись массовая неконтролируемая миграция в ФРГ и в ее государства-партнеры по ЕС, а также рост террористической активности. При этом возможности Германии по сохранению и тем более упрочению своих по-зиций на Ближнем и Среднем Востоке во многом определяются степенью ее влияния на ход урегулирования вооруженного конфликта в Сирии. За-дачей статьи является анализ эволюции позиции ФРГ по решению «сирий-ского вопроса». В фокусе внимания авторов – поочередная смена позитив-ных (укрепление позиций в Сирии в связке с превращением ее в «зону без-опасности» в относительной близости от границ ЕС) и негативных (борьба с реально исходящими с территории САР угрозами) целей политики ФРГ, их детерминированность. Хронологически процесс трансформации целей разделен на три периода (2012–2014 гг.; 2015–2017 гг. и с 2018 г. по н/в), границы которых обусловлены существенными изменениями обстановки внутри Сирии. Подход Германии к использованию военного инструментария опре-деляется концепцией «стратегической сдержанности». Официальный Бер-лин последовательно отказывается от боевого применения бундесвера. В случае Сирии это во многом объясняется сохранившейся дееспособностью «старой» власти в Дамаске, критикуемой ФРГ, а также неготовностью до-пустить риск столкновений с действующими в САР войсками РФ и Ирана. В политико-дипломатической плоскости Германия, с одной стороны, по-следовательно оказывает широкую поддержку «умеренной» оппозиции. С другой, – официальный Берлин во все большей степени вынужден учиты-вать подходы не только западных партнеров во главе с США и «особую позицию» Турции, но и интересы коалиции «САР – РФ – ИРИ».

Скачать PDF Скачать JATS

Вооруженный конфликт в Сирии имеет для Германии двоякое значение. Участие в его урегулировании, особенно на начальных (до 2015 г.) стадиях, рассматривалось ФРГ как «окно возможностей» для полноценного встраивания – в качестве значимого внешнего игрока – в региональную подсистему Ближнего и Среднего Востока (БСВ). Эта схема с 1990-х гг. реализовывалась Германией на Балканах, где ФРГ оказалась одним из архитекторов формировавшегося постюгославского пространства, и с 2002 г. – в Афганистане, однако, как выяснилось к середине 2010-х гг., с существенно меньшим успехом.
На ближневосточном направлении первой фазой попыток ФРГ встроиться в региональную подсистему следует признать политико-дипломатическое участие – с середины 1990-х гг. – в урегулировании арабо-израильского конфликта. В качестве основы для его успешного осуществления Германия последовательно рассматривала принципы создания двух государств (не только Израиля, но и Палестины) с эффективно действующими системами власти [Der Nahostkonflikt, 2018] и соблюдения территориальной целостности мусульманских стран – соседей официального Тель-Авива. Лишь пошаговая реализация этих задач (несмотря на срыв переговорных процессов «Осло-1» и «Осло-2» в 1990-е гг. и «дорожной карты» ближневосточного квартета в 2003 г.) могла обеспечить безопасное существование Израиля, за который Германия несла особую историческую ответственность – прежде всего из-за холокоста [Ibid.].
Вскоре после завершения 33-дневной войны на юге Ливана (2006 г.), сторонами которой де-факто выступили Израиль и движение «Хезболла», правительство ФРГ направило в состав развернутой в зоне конфликта миротворческой миссии ООН – UNIFIL крупный контингент (с «потолком» в 2.4 тыс. военнослужащих). Вклад бундесвера в дело снятия морской блокады Ливана (т.е. в восстановление пассажирского и транспортного морского сообщения) и в воссоздание сил береговой охраны правительственных войск страны [Antrag… Drucksache 16/6278, 2007, S. 4–7] должен был продемонстрировать готовность и способность ФРГ играть роль регионального миротворца. Восстановление боеспособности (в том числе благодаря техническому переоснащению радарами и катерами, переданными Германией) [Einsatz der Bundeswehr…, 2019] береговых войск Ливана оказалось весьма важным для обеспечения безопасности самой ФРГ: эти силы стали одним из барьеров, преграждающих путь потокам беженцев из зоны сирийско-иракского конфликта с середины 2010-х гг. Иллюстрацией важности этой задачи для ЕС является запуск (с 2015 г.) профильной операции «София» в Средиземном море; ее результат во многом определяется эффективностью действий именно ливанских сил охраны побережья, реорганизованных при ведущем участии ФРГ.
Сирия в не меньшей степени, чем Ливан, ценна для Германии и ее партнеров по ЕС как потенциальная «буферная зона», способная абсорбировать проецируемые извне угрозы безопасности – из более отдаленных государств Ближнего и Среднего Востока (БСВ). Страны – участницы Европейского союза стали особенно чувствительными к ним с середины 2000-х гг. вследствие расширения на балканские государства структур Евро-Атлантического сообщества, т.е. приближения его в географическом плане к БСВ. САР была важна и как потенциальная площадка для привития на ее политической почве (особенно с учетом проживания в стране к началу конфликта большого числа христиан) западных демократических принципов и правил. Теоретическую возможность для подобной трансформации САР открывал конфликт между «умеренной» оппозицией и правительством страны во главе с Башаром Асадом, сразу же (с весны 2011 г.) приобретший силовые формы. С юридической точки зрения «точкой невозврата» в сближении «новой Сирии» с Евро-Атлантическим сообществом должно было стать заключение первого соглашения об ассоциации и стабилизации с ЕС, что легализовало бы разноплановое (политическое, экономическое, военное) присутствие западных стран на сирийской территории. В выстраиваемой ФРГ стратегической линии по решению «сирийского вопроса» указанные позитивные цели преобладали на первом этапе развития вооруженного конфликта (до 2015 г.).
С 2015 г., особенно с началом тесно связанных миграционного кризиса и роста активности террористических структур, на первый план стали выходить уже негативные задачи – сдерживания и по возможности снижения масштабных угроз нестабильности, исходящих с территории Сирии. Вместо «буферной зоны» в условиях стремительной радикализации антиправительственного лагеря, в котором стали преобладать «Исламское государство» (ИГ)¹ и «Джебхат Ан-Нусра», САР превратилась для Германии и ее партнеров в очаг нестабильности. Впервые с начала 1990-х гг., т.е. после окончания холодной войны, ФРГ оказалась поставленной в оборонительное положение. Из субъекта, последовательно наращивавшего на протяжении более чем двух десятилетий свое участие в осуществлении международного конфликтного (кризисного) урегулирования, Германия сама превратилась в объект для проецирования идущих извне угроз нестабильности, что стало фоном для второго этапа формирования политики ФРГ по отношению к САР (2015–2017).

Ситуация стала меняться на рубеже 2018–2019 гг. Серьезные успехи, достигнутые к этому времени коалицией «САР – РФ – ИРИ» (при авангардной роли ВКС России) в борьбе с ИГ и дружественными ему группировками, актуализировали вопрос о политических перспективах Сирии, вставшей на путь стабилизации. Это вновь открыло «окно возможностей» для активизации ФРГ в деле урегулирования и соответственно обеспечения своего долгосрочного присутствия в стране и в регионе БСВ в целом.
Задача данной статьи – исследовать позицию ФРГ по решению «сирийской проблемы» в политико-военной плоскости. Тематика развития ситуации в САР находилась под пристальным вниманием широкого круга отечественных исследователей [Наумкин, 2014; Сапронова, 2013]. Список первоочередных сюжетов для изучения включал различные аспекты политики РФ на сирийском направлении (прежде всего связанные с использованием межвидовой группировки, основу которой составляли ВКС), особенностей ее взаимоотношений с США и II западной антитеррористической коалицией. На этом фоне отечественными учеными еще не было подготовлено отдельной работы по эволюции линии ФРГ в отношении «сирийской проблемы». В свою очередь, западные, прежде всего германские, исследователи активно изучали сирийскую политику официального Берлина. Однако в основном внимание представителей зарубежного экспертного сообщества было сосредоточено на анализе «узких» [Die Kurden…, 2018; Steinberg, 2016] и даже точечных сюжетов или кратких (несколько месяцев) временных отрезков, т.е. не охватывали ни длительную (3–5 лет), ни средне- или долгосрочную перспективу. В данной статье делается попытка восполнить этот пробел. Главным методом исследования избран ивент-анализ, т.е. изучение направленности, содержания и последствий значимых военных и политико-дипломатических шагов, предпринятых ФРГ на сирийском направлении.

ПЕРВЫЙ ЭТАП: НЕОРДИНАРНОСТЬ СИРИЙСКОГО СЦЕНАРИЯ КОНФЛИКТА

Реальную активность на сирийском направлении официальный Берлин начал проявлять в 2012 г.: до этого его внимание было сфокусировано на переходе в благоприятное для Запада состояние (свержение режима Муаммара Каддафи) ливийского вооруженного конфликта. Именно отработанная в Ливии схема внешнеполитических действий ФРГ, как показала практика, должна была лечь в основу ее сирийской политики, важным компонентом которой стало оказание разнообразной поддержки «умеренной» оппозиции в тесной связке с попытками делегитимизации действующих сирийских властей.
В 2012 г. Германия в одностороннем порядке отозвала посла из Сирийской Арабской Республики и закрыла свое посольство в стране. Защита интересов германских граждан на территории САР доверялась посольству ФРГ в Ливане – партнере Федеративной Республики с момента начала ее участия в операции UNIFIL (2006). Однако официальный Дамаск не пошел на симметричный шаг: существенно сократив численность персонала, он сохранил свое посольство в ФРГ [Kleine Anfrage… Drucksache 19/11332, 2019, S. 1]. То есть можно говорить о частичном разрыве дипломатических отношений и об их фактической «заморозке» по инициативе ФРГ.
В 2012 г. Германия стала одним из инициаторов создания Группы друзей Сирии (ГДС) – международной площадки для выражения разноплановой (в первую очередь политической) поддержки «умеренной» оппозиции. Ключевым партнером стран – участниц ГДС является Национальная коалиция сирийских революционных и оппозиционных сил (НКСРОС), признанная ФРГ единственным легитимным представителем народа Сирии [Antwort… Drucksache 19/7562, 2019, S. 1]. Главным органом оказания Группой друзей Сирии экономической помощи НКСРОС выступает целевой Фонд восстановления Сирии (Syria Recovery Trust Fund). Являясь одним из его доноров, Германия активно участвует в реконструкции значимых социальных, сельскохозяйственных и промышленных объектов – в основном на территориях, подконтрольных «умеренной» оппозиции [Entschließungsantrag… Drucksache 19/5080, 2018, S. 2–3].
На этом фоне интересна динамика российско-германских контактов в 2012–2013 гг. по вопросам сирийского кризиса. С одной стороны, на полях саммита G8 в Лох-Эрне (июнь 2013 г.) ФРГ в лице канцлера Ангелы Меркель признала невозможность урегулирования «сирийского вопроса» без учета позиции РФ. Президенту В.В. Путину удалось добиться того, чтобы в итоговом коммюнике по итогам саммита не содержалось жесткой критики официального Дамаска [Сапронова, 2013, с. 1–3]. С другой стороны, официальный Берлин стремился убедить РФ в необходимости делегитимизации президента Башара Асада и его ухода с поста главы САР. В 2012–2013 гг. площадка ГДС активно использовалась для этого. «Ядро» стран – участниц Группы к середине 2010-х гг. образовывали 11 стран: наиболее крупные члены НАТО (США, Великобритания, Германия, Франция, Италия и Турция), Египет, Иордания и влиятельные монархии Аравийского полуострова (Королевство Саудовская Аравия, ОАЭ и Катар). Именно в этом составе «Группа друзей Сирии» в середине мая 2014 г. сочла нелегитимными планировавшиеся к проведению 3 июня выборы президента САР, де-факто призвав к их бойкоту [«Друзья Сирии»…, 2014]. Однако выборы состоялись и завершились убедительной победой (свыше 88%) президента Асада.
Сохранение сирийским руководством власти, хотя и в урезанном виде, отличало развитие событий в САР от ситуаций, сложившихся в начале 2010-х гг. в Ливии (где был свергнут режим Каддафи, а сам он был убит) и в Мали (с 2013 г.), где Германия не только политически поддерживала, но и оказывала материальную помощь переходному правительству, пришедшему к власти в результате военного переворота. Главными факторами, определившими позицию ФРГ по урегулированию малийского кризиса, стали две масштабные угрозы: неконтролируемой миграции и возрастания мощи террористических структур («Аль-Каиды в Исламском Магрибе» и «Ансар Ад-Дин»), которые могли превратить территорию Мали в огромный очаг нестабильности [Antrag… Drucksache 18/437, 2014, S. 4–8].
В 2012–2013 гг. военные меры, принимавшиеся ФРГ для купирования угроз нестабильности, исходивших с сирийской территории, были достаточно ограниченными. По просьбе Турции и с учетом положительной реакции НАТО на эту просьбу Германия – совместно с Нидерландами и США – развернула группировку ПВО/ПРО в составе двух команд систем «PATRIOT» (4 батареи с численностью в 260 военнослужащих). В январе 2013 г. эти силы были дислоцированы вблизи турецко-сирийской границы с задачей сбивать боевые воздушные объекты (прежде всего ракеты), летевшие с территории САР [Türkei – AF TUR..., 2016]. Данное развертывание имело оборонительный характер и должно было воспрепятствовать втягиванию НАТО в сирийский конфликт под предлогом его эскалации на территорию Турции.
21 августа 2013 г. в СМИ ряда арабских и западных государств – членов ГДС правительство Сирии было бездоказательно обвинено в применении химического оружия против мирного населения. Администрация Барака Обамы призвала к проведению военно-воздушной операции против правительственных войск САР, но эта инициатива не встретила единодушной поддержки стран – участниц НАТО. Так, парламент Великобритании отказал кабинету Дэвида Кэмерона в использовании в Сирии королевских войск [Syria and the use…, 2013]. Правительство Германии высказалось последним из ведущих стран Альянса, причем А. Меркель заявила, что проведение операции возможно лишь в случае одобрения ее Советом Безопасности ООН (что представлялось нереалистичным из-за позиции РФ и КНР), Европейским союзом или НАТО [Rede von Bundeskanzlerin…, 2013]. Фактически Германия исключила боевое использование бундесвера, но положительно отнеслась к выдвинутой В.В. Путиным 9 сентября 2013 г. идее уничтожения – под международным контролем – запасов химического оружия массового поражения (ОМП), находившегося в распоряжении официального Дамаска [Комментарий президента…, 2013]. Более того, ФРГ внесла финансовый и технический вклад в реализацию этой инициативы, несмотря на резкое ухудшение с апреля 2014 г. (в связи с украинскими событиями) отношений с РФ.
Таким образом, уже на первом этапе ФРГ выступила против вовлечения НАТО в боевые действия в САР. Чем определялась данная позиция? С начала XXI в. официальный Берлин демонстрировал приверженность концепции «стратегической сдержанности», т.е. обдуманного отношения к применению военного потенциала. Следование этому принципу прослеживается на примере подхода ФРГ к использованию бундесвера вне зоны ответственности НАТО. С одной стороны, в 1990-е и в начале 2010-х гг. Германия последовательно наращивала объемы и расширяла географический спектр использования своих военнослужащих в операциях по миротворчеству и поддержанию мира, с другой – избегала участия в боевых действиях (по данному вопросу наблюдался широкий консенсус основных политических партий Германии). Так, в 2003 г. правительство Г. Шрёдера/Й. Фишера отказалось предоставить не только военную, но и политическую поддержку США при подготовке и осуществлении вторжения в Ирак. В результате Белый дом был вынужден обратиться к формату «коалиции желающих» вместо использования НАТО для проведения операции. В 2011 г. кабинет А. Меркель/Г. Вестервелле (блок ХДС/ХСС и СвДП) не стал блокировать использование механизма Североатлантического альянса для проведения военно-воздушной операции в Ливии, но исключил боевое применение в ней бундесвера [Арзаманова, 2011, с. 11–13].
В случае САР позиция ФРГ оставалась аналогичной: официальный Берлин отказался от прямого военного вмешательства в конфликт, ограничившись осуждением официального Дамаска. Интересно, что в октябре 2015 г. правительство ФРГ и Бундестаг приняли решение о досрочном выводе своей группировки ПВО/ПРО из Турции [Türkei – AF TUR..., 2016]: из-за сдержанной позиции официальной Анкары в борьбе с ИГ и высокой вероятности перехода исламистами турецко-сирийской границы небольшой и не предназначенный для ведения наземных боевых действий германский контингент мог подвергнуться атакам террористов, что существенно осложнило бы ситуацию для официального Берлина.

ВТОРОЙ ЭТАП: ОПОСРЕДОВАННАЯ БОРЬБА С МЕЖДУНАРОДНЫМ ТЕРРОРИЗМОМ В САР

Принцип «стратегической сдержанности» определял подход ФРГ к использованию военного инструментария на сирийском направлении даже в условиях возникновения для ЕС двух тесно связанных угроз: масштабного миграционного кризиса и резкой активизации террористов в странах – членах Евросоюза. Так, в первый год существования созданной в 2014 г. по инициативе США II западной антитеррористической коалиции для борьбы с ИГ Германия в основном ограничивалась выражением политической поддержки. Лишь трагические события 13 ноября 2015 г. в Париже поставили вопрос о присоединении ФРГ к деятельности коалиции. В результате дискуссий, состоявшихся 2 и 4 декабря 2015 г., Бундестаг одобрил применение бундесвера в рамках операции «Inherit Resolve» (для борьбы с ИГ) на сирийском и иракском театрах военных действий (ТВД) в следующих формах:
– осуществление космической и воздушной разведки (в интересах всей коалиции);
– заправка в воздухе боевых самолетов партнеров по коалиции (прежде всего ВВС Франции);
– сопровождение авианосной группы в Средиземном море фрегатами и корветами;
– выделение офицеров в состав штабов сил коалиции. Общий «потолок» контингента – 1.2 тыс. военнослужащих [Rede von Ursula…, 2015] (в действительности эта цифра была существенно ниже).
Параллельно в декабре 2014 г. на севере Ирака – в районе г. Эрбиль – по решению ЕС была развернута военно-тренировочная миссия бундесвера, осуществлявшая обучение новобранцев и переподготовку более опытных бойцов как отрядов курдской самообороны (пешмерга), так и иракской правительственной армии. И курдам, и иракской армии поставлялись оружие, боеприпасы и предметы военного снаряжения [Antrag…, Drucksache 19/1093, 2018, S. 4–6]. Таким образом ФРГ обеспечивала не только координацию действий пешмерга и правительственных иракских войск в борьбе с ИГ, но и сохранение территориальной целостности Ирака, оказавшегося под угрозой распада.
Примечательно, что, присоединяясь к операции «Inherit Resolve», ФРГ рассматривала в качестве своего главного партнера Францию, а не США: это продемонстрировало (на фоне активизации с осени 2015 г. германо-французского тандема в Мали) неготовность Берлина безоговорочно следовать в антитеррористической сфере в фарватере Соединенных Штатов, как это было в начале 2000-х гг. В этой связи также примечательно, что НАТО как организация не была вовлечена в деятельность II западной антитеррористической коалиции (в отличие от ее формально руководящей роли в деятельности I коалиции в Афганистане). Представляется, что сыграла свою роль «сдержанность» ФРГ относительно характера операций на иракском, и особенно сирийском, ТВД.
Ни на сирийском, ни на иракском направлении бундесвер не должен был использоваться в боевых, особенно наземных, операциях и выполнял лишь вспомогательные функции. Представляется, что на стремление Берлина реализовать принцип «стратегической сдержанности» повлияло нежелание допустить возможность столкновений с группировкой войск РФ, 30 сентября 2015 г. начавшей боевые действия против ИГ. Соответственно Германия стремилась избежать военного противостояния и войскам, лояльным официальному Дамаску, и воюющим на их стороне частям Корпуса стражей исламской революции (КСИР) ИРИ.
Интересно, что ограниченные по своему масштабу и характеру военные усилия Германия сосредоточила в основном на иракском направлении, где коалиция «САР – РФ – ИРИ» не вела боевых действий с ИГ (в том числе из-за учитывавшейся Багдадом позиции западной коалиции по этому вопросу). В воздушном пространстве Сирии преимущественно совершались вылеты разведывательных подразделений люфтваффе. Изначально (с зимы 2015/2016 г.) они базировались на военной базе НАТО «Инджирлик» – на турецкой территории, что свидетельствовало о потеплении в тот момент в отношениях между Берлином и Анкарой. Однако уже летом 2017 г. контакты между Германией и Турцией вновь вступили в кризисную фазу в ответ на отказ правительства Реджепа Тайипа Эрдогана позволить группе депутатов Бундестага совершить инспекционный визит в расположение отрядов бундесвера на базе «Инджирлик». В результате германские парламентарии проголосовали за досрочный полный вывод с этой базы подразделений люфтваффе (в том числе обслуживающего персонала), которые в июне 2017 г. начали перемещаться на базу «Аль-Ашрак» в Иордании [Parlamentsbeteiligung beim…, 2017]; произошло сближение в отношениях между Берлином и официальным Амманом.
Миграционный кризис и рост террористической активности на территории ЕС спровоцировали возникновение среди немцев недовольства действиями руководства Германии, в том числе канцлера А. Меркель, на сирийском направлении. Результатом этого стало прохождение в Бундестаг по итогам сентябрьских выборов 2017 г. крайне правой партии «Альтернатива для Германии» (набрала 12.6 % голосов, получив 94 мандата) – прежде всего за счет ослабления традиционных партий. Так, блок ХДС/ХСС набрал лишь 32.9 % и получил 246 депутатских мест (на выборах 2013 г. – 41.5 % и 311 мест); СДПГ – 20.5% и 153 места (четырьмя годами ранее – 25.7 % и 193 места) [Ergebnisse der Bundestagswahlen, 2019]. Соответственно неудачи в урегулировании сирийского конфликта привели к ограничению «свободы маневра» для нового кабинета, созданного в марте 2018 г.
Осознавая неэффективность военных мер, федеральное правительство еще в 2015–2016 гг. пыталось компенсировать их дипломатической активностью. Как на полях ГДС, так и самостоятельно Берлин сделал более частыми встречи с руководством Национальной коалиции сирийских революционных и оппозиционных сил [Syrien-Diplomatie…, 2016]. В 2016 г. в Берлине было открыто представительство НКСРОС [Antwort… Drucksache 19/7562, 2019, S. 1, 6–7]. Хотя сотрудники этой структуры не имели дипломатического иммунитета, офис выполнял функции посольства. В середине 2010-х гг. НКСРОС состояла из 15 небольших политических партий и движений, в основном выражавших интересы суннитского арабского населения САР [Ibid, S. 2]. Германское руководство подчеркивало, что НКСРОС выступает за отстранение Башара Асада и за политическую трансформацию Сирии, нацеленную на соблюдение прав человека и уважение интересов национальных и религиозных меньшинств [Ibid., S. 4–6].
По информации, собранной официальным Берлином, вооруженные формирования НКСРОС, прежде всего Свободная сирийская армия (ССА), контролировали территории, на которых проживало до 30% населения САР. Однако в своих ответах на запросы депутатов правительство ФРГ стремилось избегать конкретизации состава ССА [Antwort…, Drucksache 19/7562, 2019], что объяснялось тесными связями полевых командиров этой организации с террористическими группировками, в том числе с «Джебхат ан-Нусрой». Отделение – в политическом и военном отношении – ССА от террористических структур и защита формирований «умеренной» оппозиции от атак правительственных войск становились все более важными для ФРГ в связи с успехами коалиции «САР – РФ – ИРИ», достигнутыми при освобождении Алеппо (лето–осень 2016 г.), и из-за возникновения «проблемы Идлиба» (2018).

ТРЕТИЙ ЭТАП ФОРМИРОВАНИЯ СИРИЙСКОЙ ПОЛИТИКИ ФРГ

К 2018 г. благодаря действиям коалиции «САР – РФ – ИРИ», в результате которых произошло ослабление ИГ и (в меньшей степени) «Джабхат Фатх аш-Шам»², ситуация в Сирии заметно изменилась. С одной стороны, это снизило вероятность нового миграционного кризиса и активизации террористов на территориях стран ЕС³; соответственно перед ФРГ возникла проблема выработки новой стратегии урегулирования сирийского кризиса. Основной целью ФРГ стало укрепление ее влияния в САР с опорой на «умеренную» оппозицию и на курдов на севере страны. С другой стороны, Россия и Иран, запустившие «Астанинский процесс» и сформировавшие тактическое партнерство с Турцией, начали играть определяющую роль в урегулировании сирийского конфликта.

Страны Запада, прежде всего США, предприняли попытки «перехватить победу» над ИГ (в том числе распространяя «фейковые новости» о вкладе Соединенных Штатов в это дело). В январе 2019 г. Дональд Трамп принял внезапное для американского истеблишмента решение о полном выводе группировки войск США с сирийского ТВД. Отчасти это решение было обусловлено отсутствием законных оснований для сохранения американского вооруженного контингента на сирийской территории, откуда в результате были выведены 2 тыс. и когда «в миротворческих целях» на северо-востоке страны, т.е. в формально контролируемой курдами зоне, остались 400 военнослужащих [In Latest Shift…, 2019]. Таким образом Белый дом вновь реализовал формулу «уйти, чтобы остаться» – в стремлении зеркально отреагировать на действия РФ, которая, начиная с марта 2016 г., вывела значительную часть своей группировки, продолжая оставшимися силами наносить удары по позициям незаконных формирований. Де-юре и де-факто российская сторона обладает существенными преимуществами перед США, сотрудничая с сирийскими властями и Ираном и используя на законных основаниях военные объекты в Тартусе и Хмеймиме.
В большей степени, чем на США, совокупность перечисленных факторов оказывает влияние на Германию, которая продолжала последовательно придерживаться концепции «стратегической сдержанности». Следует отметить, что в условиях ослабления ИГ партнеры ФРГ по ГДС, главным образом США, начали призывать к военному давлению на правительство Башара Асада. Обвинив его в применении ОМП против мирного населения, 14 апреля 2018 г. американские ВВС нанесли воздушные удары по позициям сирийской армии и призвали партнеров по НАТО поддержать подобные действия. Призыв США вызвал оживленную дискуссию в Бундестаге, аналитическая служба которого указала, что проведение акций, подобных апрельской, противоречит нормам международного права [Rechtsfragen einer..., 2018, S. 5] и положениям Основного закона ФРГ (ст. 24–26) [Ibid., S. 8]. Соответственно, вновь была отвергнута идея боевого использования бундесвера в Сирии.
Заметно сократив свой контингент в северо-восточных районах Сирии, где действовали курдские силы самообороны, в июне 2019 г. администрация Д. Трампа обратилась к правительству ФРГ с просьбой направить туда сухопутный контингент. Однако кабинет А. Меркель отверг предложение заменить войска США подразделениями бундесвера [Kampf gegen…, 2019]: Германия вовсе не стремилась быть втянутой в вооруженные столкновения с турецкой армией, проводившей операции по подавлению курдских сил самообороны на севере Сирии и Ирака.
ФРГ продолжала оказывать военную поддержку курдам, в первую очередь иракским, осуществляя их военную подготовку в районе Эрбиля и поставляя им легкое и противотанковое оружие. Последнее применялось с 2018 г. в районе Африна и на севере Сирии против турецких войск, использовавших бронетехнику, приобретенную у ФРГ в 2000 – 2010-е гг.
Официальный визит в Берлин 28 сентября 2018 г. Р.Т. Эрдогана, переговоры которого с федеральным президентом Ф.-В. Штайнмайером и с А. Меркель были весьма напряженными, привел лишь к частичной «разрядке» напряженности в двусторонних отношениях [Gemeinsames Interesse…, 2018]. Впрочем, германское руководство довольно успешно использовало встречу для налаживания контактов со странами – участницами «тройки» – Ираном, Россией и Турцией.
27 октября 2018 г. в Анкаре состоялись переговоры с участием президентов Турции, России, Франции и канцлера Германии. Как на малийском, украинском и сирийском направлениях в 2014–2015 гг., в Анкаре Берлин также стремился использовать именно германо-французский тандем (со своим ведущим участием) при запуске новых переговорных процессов. Совместное заявление по итогам встречи имело компромиссный характер. Стороны подтвердили свою твердую приверженность сохранению независимости, единства и территориальной целостности САР, указали на недопустимость осуществления Турцией военных операций на севере Сирии и согласились вести борьбу с ИГ, «Джебхат ан-Нусрой» и другими террористическими группировками вплоть до окончательной их ликвидации. Особое внимание было уделено созданию зон деэскалации в провинции Идлиб на основании двусторонних договоренностей между Россией и Турцией 17 декабря 2017 г. Ни слова не было сказано об «Астанинском процессе», но многократно подчеркивалась важность усилий ООН по сирийскому урегулированию. Полностью отсутствовало упоминание сирийского правительства и «умеренной» оппозиции [Совместное заявление…, 2018].
Все это продемонстрировало глубокие разногласия между участниками встречи – германо-французским тандемом, Турцией и Россией – в видении путей урегулирования конфликта. Стараясь не допустить дальнейшего охлаждения в отношениях с партнерами по НАТО (США и Турцией), с Россией и с курдами, в конце 2018 и в 2019 гг. Берлин стал оказывать большую поддержку «умеренной» оппозиции. Так, в 2018 г. ФРГ выделила Национальной коалиции сирийских революционных и оппозиционных сил более 220.5 млн евро; в 2019 г. было запланировано предоставить ей не менее 146 млн евро [Antwort… Drucksache 19/7562, 2019, S. 6].

* * *

На протяжении всего конфликта Германия стремилась действовать достаточно самостоятельно от партнеров по НАТО, прежде всего от США и Турции, последовательно сопротивляясь втягиванию «коллективного» Запада в боевые действия. Эта позиция ФРГ в известной мере предопределила возникновение ряда проблем, которые пришлось решать правительству Меркель. Среди них – миграционный кризис, рост террористической активности, охлаждение в отношениях с Белым домом и Анкарой, а также серьезные имиджевые издержки: встал вопрос о способности ФРГ выступать в качестве глобального миротворца. Главным негативным последствием ограниченности политики ФРГ на сирийском направлении стала заметная утрата доверия граждан страны к своему правительству.
Вместе с тем избранная руководством Германии стратегия позволила избежать больших проблем, причем не только для ФРГ, но и для «коллективного» Запада в целом. Во-первых, военно-воздушная операция стран –участниц НАТО, готовившаяся осенью 2013 г. и направленная против правительства Башара Асада, могла бы привести к утрате сирийским режимом способности сопротивляться стремительно усиливавшимся террористическим организациям. Иными словами, силовая операция НАТО могла спровоцировать превращение Сирии в огромную зону нестабильности. Это отчетливо понимали не только в Москве, но и в Берлине. Во-вторых, полноценное участие ФРГ в деятельности II западной антитеррористической коалиции, особенно на сирийском ТВД, могло бы привести к прямой конфронтации между Западом и Россией на Ближнем Востоке и еще больше дестабилизировало бы обстановку в регионе. Соответственно это ослабило бы и позиции Германии на Ближнем и Среднем Востоке.
На протяжении всего конфликта правительство ФРГ пыталось решить, что ему выгодней: стабилизация внутриполитической обстановки в Сирии с сохранением у власти «старых» элит или победа сил, оппозиционных официальному Дамаску. Однако во втором случае «умеренная» оппозиция не смогла бы сдерживать усиление террористических группировок, способных к перегруппировке и политическому мимикрированию.
В настоящее время в качестве компромиссного решения власти ФРГ рассматривают интеграцию «умеренной» оппозиции во властные структуры (с предоставлением им определенных квот). В этом случае Германия получит возможности участия в восстановлении разрушенных войной промышленных предприятий на всей территории Сирии, что станет гарантией расширения партнерских отношений между двумя странами.