В статье рассматриваются упоминания о массовых раздачах продовольствия, встречающиеся в кладбищенских жизнеописаниях из дендерского нома времени Первого переходного периода. О этом говорится в надписях «царева казначея, друга единственного» Нефериу, «(царева) друга единственного» Хорнахта, «царева казначея, жреца-чтеца, военачальника» Шенсечи и «(царева) друга единственного», имя которого не сохранилось – владельца фрагментов № 2897+2869 в Музее Университета Манчестера. Хоть эти тексты уже рассматривались в связи с проблемой нехватки продовольствия, ученые почти не уделили внимания их контексту: должностному статусу их владельцев, особенностям соответствующих кладбищенских памятников. Между тем, такого рода данные позволяют по-новому взглянуть на побудительные мотивы похвальбы щедрой продовольственной помощью в дендерских жизнеописаниях.
Вопреки широко принятой гипотезе Х.К. Морено Гарсии, перечисленные тексты не имели целью противопоставить процветание Дендеры якобы царящему вокруг нее «хаосу», чтобы тем самым восславить «деятельность местных правителей ради легитимации их власти». В них не утверждается, будто за пределами Дендеры царят хаос и голод, и они не принадлежат «местным правителям»; напротив, служебный статус Нефериу, Хорнахта и Шенсечи был сравнительно низким. Вместе с тем, владельцы этих надписей похваляются богатством и, по меркам Дендеры той эпохи, их кладбищенские памятники выглядят очень дорогостоящими. Трое из них даже воздвигли себе мастабы, являвшиеся тогда знаком богатства и элитарного статуса. Автор предполагает, что рассказы о щедрых раздачах продовольствия включены в жизнеописания ради обоснования морального права их «низкоранговых» владельцев на кладбищенский памятники, казавшиеся тогда излишне роскошными для лиц, не занимающих высших должностей в местной администрации.

Скачать JATS

Несмотря на то, что в древнеегипетских кладбищенских жизнеописаниях Старого царства (XXVIII–XXIII вв. до н.э.) встречается «формула милостыни» «я давал хлеб голодному, пиво жаждущему»¹, упоминаний о массовых раздачах продовольствия – например, жителям целой деревни, города или нома – в них нет. Такие сообщения появляются лишь в Первый переходный период (XXII–XXI вв. до н.э.), примерно в то же время, что и упоминания об ущербных разливах Нила, острой нехватке продовольствия и т.п. В ряде надписей эти события соединяются: массовые раздачи продовольствия предстают спасением для жителей поселения или нома в голодный год. Принято поэтому рассматривать все сообщения такого рода совокупно –– как источники по теме «нехватка продовольствия в Первый переходный период» – и считать, что в жизнеописаниях того времени они появились по одним и тем же причинам. Сами эти причины, однако, стали предметом затяжной дискуссии.

После основополагающего исследования Ж. Вандье «Голод в древнем Египте» [Vandier,1936] казалось несомненным, что в Первый переходный период страна пережила череду ущербных нильских половодий и гибельных неурожаев, усугублявшихся сломом сложившихся в Старом царстве механизмов централизованного распределения продовольствия². С 1970-х гг. это бедствие стали связывать также с переменой климата и аридизацией, охватившими Ближний Восток на рубеже III-II тысячелетий до н.э.³ Для египтян же, широко делившихся продовольствием в столь голодные времена, было бы вполне естественно затем похваляться этим в кладбищенских жизнеописаниях.

Однако четверть века назад Х.-К Морено Гарсия предложил радикально иное объяснение упоминаний о нехватке продовольствия в Первый переходный период. По его мнению, голодные годы были в ту пору не чаще и не страшнее, чем в другие эпохи египетской истории. Появление же данной темы в жизнеописаниях объясняется специфическими идеологическими потребностями смутного времени, прежде всего поиском новых способов легитимации местных правителей после гибели централизованной монархии Старого царства⁴. Государственная доктрина последней представляла возглавляемый божественным фараоном Египет царством порядка и благополучия посреди хаоса и бедствий, царящих на остальной земной суше. Но когда священная монархия рухнула, теперь уже местным правителям, номархам и т.п., пришлось утверждать, что их город или область наслаждаются процветанием посреди хаоса и бедствий, будто бы охвативших остальную страну. Для подчеркивания этого контраста местные правители стали указывать в своих жизнеописаниях на периодическую нехватку продовольствия в стране. По мнению Морено Гарсии, в надписях Первого переходного периода тема голода и продовольственной помощи стала "литературным топосом с идеологическим предназначением», предназначавшимся для «прославления деятельности местных правителей ради легитимации их власти»⁵. Данная гипотеза получила широкое признание⁶.

В предлагаемой статье, однако, будет показано, что для ряда упоминаний о массовых раздачах продовольствия объяснения Х.К. Морено-Гарсии явно не годятся, и причина их появления в кладбищенских жизнеописаниях существенно иная.
ИСТОЧНИКИ
Кладбищенские надписи из VI верхнеегипетского нома, столицей которого был г. Дендера⁷, «отражают интересующий нас период последовательнее и полнее, чем источники из любой другой верхнеегипетской области за исключением Тинитского (т.е. VIII верхнегипетского, − А. Д.) нома» [Fischer 1968, p. VII; Musacchio 2006, p. 70]. Но даже в этом корпусе надписей упоминания о массовых раздачах продовольствия немногочисленны:

1. На левом косяке выполненной в форме ложной двери стелы «царева казначея и друга единственного» Нефериу (nfr-iw) сообщается, что он «выручал (даже) великих в голодный год» и был хвалим «всем городом»⁸.

1. В надписи на архитраве «(царева) друга единственного» Хорнахта (Hrw-nxt(i)) не говорится прямо о голоде в Дендере, но при этом сказано: «Я давал зерно⁹ всей Дендере¹⁰ в (мой) 56-й год¹¹ и 400 мешков зерна каждый год для вспомоществования (?)¹², когда была вражда с Великой землей¹³. Я приобрел (столько-то) судов-m[XA], и каждое судно-mXA было с 46 веслами. Я приобрел 12 больших лодок и 8 малых лодок. Я давал хлеб пришедшему голодным и пиво – пришедшему жаждущим, давал сандалии пришедшему босым и воду – пришедшему разгоряченным¹⁴. Я давал ячмень¹⁵ просившему ячмень, давал [одежды] просившему одежды, давал металл просившему металл. Я давал пряжу, давал лён, и ни разу я не забирал это у них» [Abdalla, 1993, p. 249–253, pl. XXIV: 1; Franke, 2006(2), S. 167–172, Tf. 4; Musacchio, 2006]. Естественно думать, что массовые зерновые выдачи из хозяйства Хорнахта всей Дендере были вызваны нехваткой продовольствия в городе. По наблюдению Л. Моренца, в то время как в расхожих «формулах милостыни» говорится про «хлеб (t)», в сообщения про всеобщую нехватку продовольствия чаще упоминаются выдачи зерна – ячменя, эммера, и т.д. Хорнахт говорит про выдачи зерна.

1. С учетом правдоподобных восстановлений, предложенных В. Шенкелем и Л. Моренцем, надпись на фризе мастабы Шенсечи (Sn-sTi)¹⁶ можно прочитать так: «Я создал [пропитание] для 100+[…] голов взрослых и детей, [когда не было пропитания] во всей Дендере. Я снабдил Дендеру этим, я давал как любимому, так и ненавидимому (даже) в год низкого наводнения. Я приобрел корабль-(m)n в 26 локтей и корабль-mXA в 26 локтей […]. Я приобрел 150 человек, 42 быка и […] овец […] Я давал хлеб голодному, одежду нагому» [Petrie, 1900, pl. XI B; Schenkel, 1965, S. 150-151, §140; Morenz, 2010, S. 572]. Подобно Хорнахту, Шенсечи количественно обозначает объем такой своей помощи городу: «400 мешков зерна» у Хорнахта и сто с лишним «голов» нахлебников у Шенсечи. Оба дендерца похваляются приобретением судов, вероятно, необходимых для доставки в город продовольствия извне.

1. Имя владельца стелы, два фрагмента которой хранятся в Музее Университета Манчестера (№ 2897+2869), не сохранилось, а сами фрагменты опубликованы лишь в виде беглой зарисовки [Petrie, 1900, p. 51, no. 54, pl. XIII]. Переводы Ф. Л. Гриффиса, Ю. Я. Перепелкина, В. Шенкеля и О. Д. Берлева поэтому основаны на ряде допущений¹⁷, приняв которые, можно прочесть: «Я приобрел людей. Я приобрел пашню 5 десятин. Я приобрел ослов 20. Я (приобрел (?)) коз 200. Я приобрел медь… Я приобрел одежды. Я давал зерно (?) моему городу. Я творил собственной мышцей». Сходным образом, похвальба приобретёнными богатствами соседствует с упоминаниями о массовых продовольственных раздачах в надписях Шенсечи (см. выше), на стеле Краковского национального музея MNK-XI-999, на фрагменте стелы Музея Университета Манчестера 5052¹⁸, и т.д.

Вместе с тем необходимо отметить, что хоть на архитраве «домоправителя» Неджесуи (Sn-nDsw=i) сказано про «тягостные года голода (rnpwt ksnt nt snb-ib)», в его надписях нет упоминаний о массовых продовольственных раздачах. В качестве важного городского чиновника (см. ниже, прим.) Неджесуи, вероятно, похваляется сооружением необходимых для предотвращения недородов ирригационных сооружений (Dn(i)n=i)¹⁹. На хранящемся в Эдинбурге обломке стелы Сенени (snni), хоть и говорится о выдаче рационов, но речь идет всего лишь о его должностной обязанности как начальника хозяйства-Hwt – о бесперебойной выдаче положенного пищевого довольствия его работникам-Hwtyw. И более того, слова «я давал ячмень», в действительности, просто домыслены Г. Дж. Фишером для утраченной части стелы [Fischer, 1968, 195, 209-213, pl. XXVI]. Для нашего исследования этот памятник, стало быть, малозначим. Стела Египетского музея в Каире за входящим номером 88876, также иногда упоминаемая в связи с нехваткой продовольствия, по всей вероятности, является подделкой, и, в любом случае, её происхождение из Дендерского нома недоказуемо [Fischer, 1973; 1987, p. 94–95, 104, fig.1; Musacchio, 2006, p. 77, n. 27; 2008, p. 56].

Таким образом, в дальнейшем мы должны специально рассматривать только надписи Нефериу, Хорнахта, Сенсечи и, вероятно, манчестерские фрагменты №2897+2869.
РАСХОЖДЕНИЯ С ГИПОТЕЗОЙ «ЛЕГИТИМАЦИИ МЕСТНЫХ ПРАВИТЕЛЕЙ»
Вопреки утверждениям Х.К. Морено Гарсии, рассматриваемые тесты вовсе не имели целью противопоставить процветание Дендеры якобы «царящему вокруг хаосу» и тем самым восславить «деятельность местных правителей ради легитимации их власти»²⁰.

Ситуацию за пределами Дендеры и её нома наши надписи никак не затрагивают – их владельцам просто нет до этого дела. А похвальбы Хорнахта и Шенсечи приобретением судов даже дают повод думать, что зерно для раздач завозилось в город откуда-то извне, и в каких-то соседних областях положение с продовольствием было лучше.
Вместе с тем, хоть владельцы надписей напоминают о своих щедрых продовольственных раздачах, нигде не сказано, что Дендере уже настала полная сытость. Поясняя смысл рассматриваемых текстов, Морено Гарсия то и дело употребляет слова “prospére”, “prospérité” и т.п. [Moreno Garcia 1997, p. 67–68; 2015, p. 6], но в рассматриваемых текстах нет их египетских соответствий. Кроме того, Нефериу, Хорнахт и Сенсечи вовсе не были «местными правителями»²¹.

Вопрос о титулах Сенсечи сложен. Г. Дж. Фишер счел, что в его надписях, опубликованных У. М. Ф. Питри в 1900 г., титулы отсутствуют, но приписал ему хранящуюся в Музее Университета Пенсильвании дверную перемычку с титулом «царев казначей (xnmti bity)» [Fischer, 1968, p. 178, pl. XVIII b]. Кроме того, Питри и Фишер допускали возможность тождества нашего Шенсечи с одноименным «царевым казначеем, начальником врат (xtmty-bity imy-rA rwt Sn-sTi)»²². Тем не менее, стела последнего в монографиях Г. Дж. Фишера и В. Шенкеля рассмотрена отдельно [Fischer, 1968, p. 168, 169; Schenkel, 1965, S. 327, § 123]. Странным образом, эти авторы не учли однозначное указание Ф. Л. Гриффиса на принадлежность нашему Шенсечи обломка надписи со словами «жрец-чтец, военачальник, почтенный Шенсечи (Xry-Hb(t) imy-rA mSa imAxw Sn-sTi)» [Petrie 1900: 51, Pl. XXV B; Перепелкин, 1960. С. 163, прим. 18, 19] ²³. С учетом этого фрагмента вероятные титулы Шенсечи – «царский казначей, жрец-чтец, военачальник»²⁴. Но должности «жрец-чтец» и «военачальник» определенно не были в Дендере наивысшими²⁵.

Нефериу и Хорнах сколько-нибудь важных должностей не занимали. В их надписях имеются только ранговые титулы, а предполагать, что названия должностей на памятниках просто не уцелели, мы не можем, особенно в случае с Нефериу. В Дендере того времени было принято называть на ложной двери все важнейшие титулы её владельца, но на полностью сохранившейся ложной двери Нефериу должностных титулов нет.
Ранговые титулы Нефериу – «царев казначей и друг единственный (xtmty bity smr waty)»; Сеншечи, вероятно, обладал первым из них, на архитраве Хорнахта выписан второй. Доступные в Старом царстве лишь высокопоставленным чиновникам, в Первый переходный период эти звания сильно обесценились. Как проследил В. Граджетцки, «уже в конце Старого царства очевидно, что эти титулы становятся более доступными при их своего рода инфляции… Данная тенденция вполне продолжается и в Первый переходный период, когда складывается впечатление, что эти высокие титулы есть почти у каждого» [Grajetzki, 2020, p. 158; 2001]²⁶. По словам Т. Мусаккио, на дендерском кладбище ранговый титул «(царева) друга единственного» «на протяжении всего Первого переходного периода был почти всеобщим» [Musacchio, 2010, p. 8]. Таким образом, нет никаких оснований считать, что Нефериу, Хонахт и Сеншечи принадлежали к верхушке дендерской администрации²⁷.

Предназначением древнеегипетских кладбищенских жизнеописаний было обоснование прав их владельцев на кладбищенские памятники и поминальный культ. Не являясь высокопоставленными чиновниками дендерского нома, зачем бы стали Нефериу, Хонахта и Сеншечи посвящать свои жизнеописания прославлению его правителей?
КЛАДБИЩЕНСКИЕ ПАМЯТНИКИ ДАЯТЕЛЕЙ
Невысокий должностной статус интересующих нас лиц находится в явном несоответствии с богатством, даже роскошностью, их кладбищенских памятников.
В сравнении с общепринятыми в это время на юге Египта небольшими и простыми в изготовлении стелами в форме вертикальной или горизонтальной плиты ярко раскрашенная ложная дверь Нефериу в 115.5 см. высотой должна была выглядеть памятником весьма впечатляющим. В Дендере этого времени ложная дверь − роскошь, обычно доступная лишь высшим должностным лицам или их ближайшим родственникам. Такие памятники мне известны только у – Абиху (ab-iHw), «начальника Верхнего Египта» и номарха (Hry-tp aA) сразу трех номов [Fischer, 1968, p. 203−206 pl. XXIV];

• начальника жрецов Иду / Вехаи (imy-rA Hmw-nTr idw(=i) / wHAi) [Petrie, 1900, pl. IX B; Fischer, 1968, p. 153–154];
• «домоправителя» Сеннеджсуи (imy-rA pr) [Petrie, 1900, pl. IX], приходившегося сыном начальнику жрецов Мерери (imy-rA Hmw-nTr mrri(-iqr)) и, возможно, являвшегося «домоправителем всей Дендеры» [Fischer, 1968, p. 154, 158];
• Менанхпепи / Мени (mn-anx-ppi / mni), по-видимому, жившего раньше перечисленных лиц и начавшего карьеру при царском дворе; Менанхпепи / Мени обладал едва ли не самым длинным списком титулов в Дендере того времени, в т.ч. ранговым титулом HAty-a, обычно полагавшийся в Дендере номархам или верховным жрецам [Petrie, 1900, pl. I; Fischer, 1968, p. 85–91, 170–175].

В сравнении с этим наличие ложной двери у Нефериу, не занимавшего значимых должностей, выглядит неожиданным исключением.
Еще поразительнее, однако, то, что все остальные интересующие нас лица – Хорнахт, Шенсечи и владелец манчестерских фрагментов – владели мастабами²⁸. В Дендере Первого переходного периода, когда «множество погребений вовсе не имели наземных сооружений», такие гробницы – исключительная роскошь [Jay, 2010, p. 65; ср. Musacchio, 2010, p. 9, n. 13]. Т. Мусаккьо подчеркивает, что «мастабы в Дендере были малочисленны и служили знаком богатства и элитарного статуса» [Musacchio, 2006, p. 74]. Между тем, как с изумлением отметил Г. Дж. Фишер, Шенсечи возвел себе гробницу, мало уступающую размером мастабе самого начальника жрецов Вехаи [Fischer, 1968, p. 179].

ОПРАВДАНИЕ «НЕПОДОБАЮЩЕГО» БОГАТСТВА РАССКАЗАМИ О ПРОДУКТОВЫХ РАЗДАЧАХ
Отмеченное несоответствие невысокого должностного статуса богатству кладбищенских памятников, вероятно, и объяснит нам, почему именно эти египтяне похвалялись в Дендерском номе массовыми раздачами продовольствия.
Как известно, в докапиталистических обществах с давними традициями широкомасштабного бюрократического регулирования нередко существуют устойчивые представления о нормах достатка и престижного потребления, приличествующих разным слоям населения. При этом в большинстве случаев считалось, что более всех заслуживают благосостояния и почестей (во многом тождественных престижному потреблению) государственные служащие сообразно высоте их должностей. Попытки же «завышенного» престижного потребления, не соответствовавшего «ранговым приличиям», обществом обычно порицались, а то и наказывались.
В полутысячелетнюю эпоху Старого царства впечатляющими кладбищенскими памятниками, как правило, обладали только высокопоставленные должные лица с их ближайшими родственниками. И хоть в Первый переходный период пути к богатству открылись также для лиц без высоких чинов, кладбищенские памятники последних могли по старинке многим казаться неподобающе дорогостоящими и вызывать раздражение. Тем более что обретение этими людьми богатств происходило на фоне или даже было следствием обнищания их соседей (ср. [Moreno Garcia, 2016, p. 497-499]).
При тщательном прочтении интересующих нас надписей из дендерского нома складывается впечатление, что их главным предназначением было обосновать право их «низкоранговых» владельцев на дорогостоящие кладбищенские памятники. Подчеркивается, что богатство было приобретено безупречно честными способами, а затем щедро расходовалось на благо всех горожан. Нефериу и владелец манчестерских фрагментов заверяют, что «творили рукой собственной (irn=i m xpS=i)». Шенсечи по меньшей мере дважды рассказывает о щедрых выплатах мастерам, возводившим его мастабу [Petrie, 1900, p. XI A, XI B; Schenkel, 1965, S. 150–151, § 139–140]. А «формула милостыни» встречается в его надписях трижды [Franke, 2006(2), S. 180, Anm. 15]. Пространное описание щедрости Хорнахта является едва ли не самым детальным среди кладбищенских надписей Первого переходного периода.
Упоминания о продовольственных раздачах были очень выгодны для оправдания не по чину дорогих памятников сразу по двум причинам. Во-первых, речь идет о спасении самих жизней голодающих земляков – а что может быть важнее? Во-вторых, сам факт столь бедственной нехватки продовольствия, что пришлось «выручать (даже) великих», означает, что администрация нома со своими обязанностями в ту пору катастрофически не справилась. Но, если спасителями дендерцев оказались зажиточные люди без высоких должностей, разве не должно это означать, что они достойны памятников не менее роскошных, чем не справившиеся тогда чиновники?
Похожая мотивация вероятна и для нескольких надписей из фиванского нома, но этот вопрос придется рассматривать отдельно, равно как и крайне сложную проблему так называемого «среднего класса в Египте Первого переходного периода».