В статье раскрываются особенности институциональных решений для урегулирования Чеченского конфликта и постконфликтного развития Республики в составе Российской Федерации. Автор проводит ретроспективный, событийный и нормативный анализ этапов Чеченского конфликта, выделяя: 1) период институциональной неопределенности с «Чеченской революции» 1991 года до разгона Д. Дудаевым первого Парламента в середине 1993 года; 2) период «временной сортировки» – поиска чеченского лидера, альтернативного Д. Дудаеву для переговоров с Москвой, закончился подписанием Договора о мире с А. Масхадовым и попыткой последнего создать на территории Чечни исламское государство; 3) ставка на А. Кадырова как последовательного противника ваххабизма, совершившего поворот в сторону лояльности федеральному Центру. В настоящее время стабильность в постконфликтной Чечне задана следующими институциональными решениями: конституционная модель российского федерализма, дотационная зависимость республики от Центра, интеграция исполнительных и законодательных структур республики в вертикально-иерархизированную государственную систему. Однако, наряду с формальными институтами в Чечне действуют общественные практики, зависимые от социально-исторического контекста (клановость, приверженность традиционным исламским ценностям), поддерживаемые влиятельным Главой Республики Р. Кадыровым. Распространение традиционных общественно-политических практик показывает возможность образования новых разрывов между светским обществом и политической системой современной России и Чеченской Республикой.

Скачать JATS

Почти два десятилетия после распада СССР Чечня воспринималась как «ахиллесова пята» Российской Федерации. Чеченский конфликт, хронологически разделенный на две кампании, Первую чеченскую войну (1994-1996 гг.) и Вторую чеченскую войну (режим контртеррористической операции 1999-2001 гг.), повлек за собой противоречивые последствия, омрачившие новейшую историю нашей страны. Однако сегодня, несмотря на экономические проблемы (дотационный характер экономики, безработица), Чеченская Республика позиционирует себя как достаточно стабильную в политическом отношении часть страны. Это делает Чеченский конфликт интересным примером для изучения того, как сепаратистское движение потерпело крах, а крайне нестабильная территория осталась в составе государства. Выявление детерминантов этнополитической стабильности связано с анализом институциональных решений и практик, посредством которых ее удалось достичь. Представители неоинституционального подхода в политологии считают, что хорошие институты могут смягчить социальные конфликты, в том числе возникающие на этнической почве [Easterly, 2001; Grofman, Stockwell, 2001]. Поиск баланса между центральной государственной властью и мобилизованной этничностью, поиск оптимальных институциональных решений и практик взаимодействия различных политических акторов внутри полиэтничного государства – все это сложные теоретические и практические вопросы.
Цель настоящей статьи раскрыть особенности институциональных решений для урегулирования Чеченского конфликта и постконфликтного развития Чеченской Республики как субъекта Российской Федерации.

Подходы к анализу конфликта

Анализ Чеченского конфликта с начала его возникновения велся по трем основным направлениям. Во-первых, исследователи сосредоточили свое внимание на его причинах и фазах [Tishkov, 1997, 2004; Гакаев, 1999; Косиков, 2001]. Исследования зарубежных авторов о Первой чеченской войне [Dunlop, 1998; Smith, 1998; Bennet, 2001] объединяет критическая оценка действий федерального правительства, отказавшегося от поиска компромисса с лидером сепаратистов Джохаром Дудаевым. Более того, А. Ливен называл Чеченский конфликт 1994-1996 гг. «могилой» имперского влияния России, потерпевшей неудачу от маленького воинственного народа [Lieven, 1998].
Во-вторых, многие ученые изучали социальные, экономические и политические последствия Чеченского конфликта [Цветкова, 2008; Le Huérou, 2014; Сайдумов, 2016). На рубеже 1990-2000-х гг. на российском Северном Кавказе возникла реальная угроза ваххабизма, одного из течений радикального политизированного ислама, что также привлекло внимание многих ученых [Малашенко, 2001; Добаев, 2015; Рощин, 2011].
В-третьих, конфликт рассматривался как часть сложных процессов национального и федеративного строительства новой России. По мнению А. Малашенко и Д. Тренина, в начале 2000-х гг. Россия вступила во «время Юга», когда проблемы на Кавказе из периферийных превратились в центральные [Малашенко, Тренин, 2002]. Т. Мамсуров, изучив возможности согласования интересов Центра и регионов, пришел к выводу, что необходима сильная государственная власть, которая могла бы ставить политические и правовые барьеры для сепаратизма [Мамсуров, 2001].
Наряду с изложенными подходами, большой интерес представляет анализ институциональных решений Чеченского конфликта. Институциональный подход фокусируется на политических установлениях – правовых нормах, формальных положениях и процедурах, формирующих и определяющих политические изменения, в том числе разрешение противоречий. Например, С. Вольф [Wolff, 2010, p. 3-4] рассмотрел варианты институциональных решений этнического конфликта: требование независимой государственности, объединение с другим государством и различные варианты автономизации.
Теоретико-методологическим основанием нашего исследования стало сочетание различных подходов: 1) нормативного, определяющего стабильность институтов через принятые в обществе нормы и ценности; 2) теории рационального выбора, где институты рассматриваются как результат решений политических акторов [March, Olsen, 1989, p. 14]; 3) исторического, акцентирующего внимание на социальном и историческом контексте институциональных изменений [North, 1992].
В настоящей работе, мы, на основе ретроспективного, событийного и нормативного анализа, попытаемся выяснить, насколько установившиеся институты в посткофликтной Чеченской Республике устойчивы.

Этапы и институциональные решения Чеченского конфликта

В развитии Чеченского конфликта можно выделить разные фазы, когда политические игроки (федеральный центр и этнические элиты) принимали и тестировали различные варианты институциональных решений.
Первый этап был спровоцирован кризисом советской государственности и характеризовался институциональной неопределенностью, когда автономии, в том числе Чечено-Ингушская АССР, начали претендовать на тот же уровень суверенитета, что и республики СССР. На волне «парада суверенитетов» в ЧИАССР создавались общественно-политические движения, такие как Движение демократических реформ (ДДР), Вайнахская демократическая партия, ингушская «Нийсхо» (Справедливость), «Барт» (Единство) и др. 23-25 ноября 1990 г. состоялся I Чеченский национальный съезд, на котором было принято решение о создании независимого чеченского государства [Малашенко, Тренин, 2002, с. 15]. Этот период стал предконфликтным для Первой чеченской войны. Начало ему положила «чеченская революция», когда в ночь на 7 сентября 1991 г. вооруженные сторонники Объединенного конгресса чеченского народа во главе с Д. Дудаевым свергли Верховный Совет республики.
Новое руководство Чечни ввело демократические институты – президентство (отчасти по примеру РСФСР) и парламент, которые были «импортированы» из западных политических систем, никогда ранее не испытанных на Кавказе. По мнению голландских ученых M. Де Джонга, В. Мамадух, K. Лалениса, импортированные институты должны как-то вписываться в контекст принимающего общества. В ином случае вероятны «неожиданные результаты или даже отказ» в принимающих обществах [The Theory and Practice…, 2002, p. 283].
В сентябре 1992 г. антитудаевская оппозиция, представленная движениями «Даймохк» (Отчизна), «Маршо» (Свобода), «Гражданское согласие» и др. объединилась в Блок демократических сил «Круглый стол». Радикальное крыло оппозиции, объединившееся в Координационный комитет по восстановлению конституционного строя, 31 марта 1992 г. совершило первую безуспешную попытку свергнуть режим Д. Дудаева [Саганаев, 1992]. В 1992–1993 гг. правящая элита сепаратисткой Чечни раскололась на сторонников парламентской и президентской республики. Противоречия между парламентом и президентом Чечни возникли по поводу назначения чиновников и контроля над финансами и судебной системой [Указ Президента Чеченской Республики…, 1993]. 28 мая 1993 г. Д. Дудаев принял указ о роспуске Конституционного суда ЧР, однако суд продолжил проводить заседания. 4 июня вооруженные сторонники президента под командованием Ш. Басаева разогнали Парламент, Конституционный суд и Грозненскую мэрию [Музаев, 1997]. После этого оппозиционные газеты «Республика» и «Справедливость» были запрещены, а лидеры антидудаевской оппозиции перешли на нелегальное положение [Литвинова, 2007, с. 289].
Вторую фазу можно рассматривать в терминах «моделей временной сортировки» (temporal sorting models) [March, Olsen, 1989, p. 11]. Она была связана с дальнейшей активностью антидудаевской оппозиции среди чеченцев и желанием центральной власти вернуть республику в политико-правовое поле РФ. Этот период совпал по времени с Первой чеченской кампанией, однако, мы сосредоточимся на институциональных решениях, а не на военных операциях. Дж. Марч и Дж. Олсен описали сложные социальные ситуации, когда вы активно ищете и «не можете найти ответ, пока не сформулируете вопрос правильно», как «модель временной сортировки» или «мусорного ведра» (garbage can model). Так, все попытки федеральной власти установить пророссийское правительство в Чечне во время Первой чеченской войны имели временный характер. Эта фаза характеризовалась созданием параллельных правительственных структур. После захвата Грозного российские власти способствовали созданию Правительства национального возрождения Чечни, которое возглавил лидер движения «Даймохк» (Отчизна), академик С. Хаджиев. В октябре 1995 г. пророссийское правительство Чечни возглавил бывший председатель Верховного Совета Чечено-Ингушской Республики Д. Завгаев [Музаев, 1997]. Пока Дудаев и его сторонники вели непримиримую борьбу за независимость, федеральная власть безуспешно пыталась найти этнического лидера, альтернативного харизматичной фигуре президента Чечни. Уже тогда было понимание, что антисепаратистские и антидудаевские силы должны сформироваться внутри чеченской элиты.
Ситуацию кардинально изменил захват заложников боевиками Ш. Басаевым в Буденовске и С. Радуевым в Кизляре. В феврале 1996 г. Государственная Дума проголосовала за амнистию чеченских боевиков и призвала Президента России создать государственную комиссию по урегулированию кризиса в Чечне [Малашенко, Тренин 2002, c. 24]. Достижение компромисса было продиктовано необходимостью поднять предвыборный рейтинг Б. Ельцина. Несмотря на физическое устранение Д. Дудаева, сепаратисты продолжили свою борьбу и в августе 1996 г. восстановили контроль над Грозным. Все эти обстоятельства вынудили российское руководство пойти на переговоры с боевиками.
Хасавюртовские соглашения, подписанные 31 августа 1996 г., остановили войну, но откладывали решение о правовом статусе Чечни на пять лет. Документ предусматривал создание Совместной комиссии по контролю за исполнением Указа Президента РФ о выводе вооруженных сил с территории Чечни, подготовку программ восстановления социально-экономического комплекса республики, а также контроль за обеспечением жителей пострадавших территорий лекарствами и продуктами. За этими соглашениями последовало подписание в Москве Договора о мире Президентом РФ Б. Ельциным и президентом Чечни А. Масхадовым, в котором фигурировало неконституционное название республики – Чеченская Республика Ичкерия [Договор о мире…, 1997]. Данный договор стал своеобразным продолжением сложившейся в середине 1990-х гг. практики подписания соглашений между Москвой и некоторыми субъектами Федерации, что, по сути, означало формирование «договорной модели» федерализма в России. К 1998 г. было подписано 42 договора о разграничении предметов ведения между РФ и отдельными субъектами. В настоящее время установлен приоритет Конституции РФ и федеральных законов над Федеративным договором и договорами о разграничении полномочий [Определение Конституционного Суда РФ…, 2001]. Ряд заключенных в 1990-е гг. был расторгнут по инициативе регионов, другие – не были пролонгированы по истечении срока действия.
Третья фаза Чеченского конфликта была связана с нарастанием сепаратистских устремлений, а также усилением религиозного фактора. А. Масхадов не сумел стабилизировать ситуацию в Чечне. В 1998 г. часть полевых командиров – Ш. Басаев, А. Бараев, И. Халимов, М. Удугов, А. Хусаинов – сторонников радикального ислама (ваххабизма), отказалась подчиняться А. Масхадову. Ваххабиты (салафиты) отрицали традиционный для Чечни суфизм, провозгласили себя борцами за «чистый ислам» без влияния обычаев и адатов [Рощин, 2011, с. 152]. В Чечне был даже введен уголовный кодекс на основе шариата [Бобровников, 2015, с. 59], по которому применялись публичные казни. В феврале 1999 г. оппозиция создала параллельный правительственный институт – Шуру, объявив о завершении власти Масхадова, начали продвигать идею создания на Северном Кавказе исламского государства. А. Масхадов попытался укрепить свои позиции созданием партии «Чеченское исламского государство». Полевые командиры, сторонники ваххабизма, вступили в столкновение со сторонниками традиционного ислама (суфизма) внутри республики, а также предприняли вооруженный рейд на территорию соседнего Дагестана [Малашенко, 2001, с. 18]. В сентябре 1999 г. началась контртеррористическая операция, российское правительство потребовало от А. Масхадова выдачи боевиков. Однако он ввел в республике военное положение, назначив Ш. Басаева и Хаттаба командующими силами сопротивления. Но А. Масхадову не удалось объединить вокруг себя население Чечни, разделенное по тейповым признакам, а также по приверженности традиционному исламу и ваххабизму. Причем большинство чеченцев оказалось преданным именно традиционному исламу¹. Одним из наиболее последовательных противников ваххабизма выступил муфтий Чечни Ахмад-Хаджи Кадыров. Центр снова попытался договориться с одним-единственным лидером, на это раз посчитав А. Кадырова способным навести порядок в Чечне.

Политический опыт «суверенной» Чеченской Республики Ичкерия (1991–1999 гг.) продемонстрировал различные политические режимы от диктатуры Д. Дудаева до исламской республики. Споры, которые продолжались на протяжении 1990-х и начале 2000-х гг. о том, какая власть нужна Чечне, неизменно заканчивались выдвижением лидера, пытающегося консолидировать чеченское общество. В Москве же урегулирование конфликта всегда связывали с поиском влиятельного человека, способного прийти к политическому компромиссу с федеральным центром. Важным аспектом институциональной трансформации являются «затраты на принятие решений» [Buchanan, Tullock, 1962]. Сохранение Чечни в составе России было вопросом сохранения единства всей страны. Но «издержки и выгоды от конкретного институционального выбора можно правильно взвесить только в свете общего институционального пакета» [Grofman, Stockwell, 2001, p. 8]. Сделав выбор в пользу А. Кадырова, Москва подтвердила свою нацеленность на укрепление в республике единоначалия, и в формировании институтов власти постконфликтной Чечни акцент был сделан на формирование устойчивых исполнительных структур.

Институциональные контуры постконфликтного развития

23 марта 2003 г. прошел референдум по принятию новой Конституции Чеченской Республики, провозгласившей ее составной частью России. Это событие стало несомненным успехом на пути урегулирования конфликта. Признание Чечни частью России не только поставило нормативный заслон сецессии, но и заложило основы для прихода конституционной модели федерализма на смену «договорной». Подписание договора о разграничении предметов ведения между Центром и Чечней обсуждалось в 2005-2006 гг., но так и не состоялось. Логика развития российского федерализма предусматривала установление вертикальной системы, где политический договор с субъектом создавал бы ненужный прецедент [Филиппов, 2005].
В свою очередь, А. Кадыров считал, что власть в Чечне должна основываться на принципах единоначалия [Литвинова, 2006, с. 292]. После его гибели в результате теракта 9 мая 2004 г. у него не осталось столь же влиятельных политических преемников, и процесс мирного строительства республики мог оказаться под угрозой.
Хотя приход к управлению республикой его сына Рамзана Кадырова не выглядел как прямая передача власти от отца к сыну (поскольку в 2004-2007 гг. А. Алханов был Президентом Чечни), мы видим здесь элементы традиционной системы наследования. Во время инаугурации 5 апреля 2007 г. Р. Кадыров подтвердил свое намерение развивать Чечню как часть сильной России: «... мы выступаем за последовательную централизацию власти, при которой регион не будет ощущаться государством в государстве, но чувствовал бы себя неотъемлемой частью целого» [Цагоев, 2007]. Однако тенденция к единоличному управлению делает стабильность в Чечне зависимой от того, кто находится у власти, и насколько чеченский лидер лоялен федеральному центру. В 2010 г. Р. Кадыров принял решение изменить название своей должности с Президента Чеченской Республики на Главу: соответствующие изменения были внесены в республиканскую Конституцию.
Восстановление инфраструктуры и экономики республики требовало серьезной финансовой помощи из Центра. Даже после реализации Федеральных целевых программ «Восстановление экономики и социальной сферы Чеченской Республики» на 2002-2007 гг., и «Социально-экономическое развитие Чеченской Республики на 2008-2012 гг.», дотационный характер бюджета не был преодолен. Финансовая зависимость Чечни от Центра ставит заслон центробежным тенденциям. В 2020 г. доля безвозмездных поступлений в доходах консолидированного бюджета ЧР составила 84%. Серьезной проблемой остается безработица, если в 2019 г. она составляла 13,5%, то в условиях пандемии COVID-19 за 2020 г., безработица выросла до 18,5%. Доля населения с денежными доходами ниже прожиточного минимума в 2018-2020 гг. оставалась неизменной на уровне 20% [Чеченская Республика…, 2021]. Учитывая специфику проблем, с которыми сталкивается Чеченская Республика, при анализе эффективности деятельности органов исполнительной власти необходимо оценивать качество бюджетного процесса и решение проблемы безработицы.
В заслугу руководству Чечни ставят сооружение важных объектов, преимущественно досугового и культурного назначения: «Грозный-сити», «Гудермес-сити», «Шали-сити», мечетей «Сердце Чечни» и «Сердце матери», комплекса «Грозненское море», спортивно-туристического комплекса «Кезеной-Ам» и др. [Сайдумов, 2016, с. 34]. В феврале 2022 г. Р. Кадыров занял второе место в рейтинге влияния глав регионов России после мэра Москвы С.С. Собянина. Рейтинг составило Агентство политических и экономических коммуникаций на основе экспертного опроса [Рейтинг…, 2022].
Законодательная власть Чеченской Республики сформировалась в ноябре 2005 г., был избран Парламент первого созыва, который состоял из двух палат Народного собрания (36 депутатов) и Совета Республики (30 членов) [Чеченский парламентаризм…, 2019]. Однако, в соответствии с Федеральным законом «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации», не менее половины мест в представительном органе субъекта должно распределяться между кандидатами, выдвинутыми партиями. В Конституцию ЧР были внесены соответствующие поправки, после чего 12 октября 2008 г. состоялись выборы в новый однопалатный Парламент, состоящий из 41 депутата. В Парламент ЧР тогда прошли всего две партии: «Единая Россия» (88,4% голосов), и «Справедливая Россия» (9,2%). За ЛДПР и КПРФ проголосовали 0,3% и 0,2% избирателей соответственно. Из 41 депутата Парламента Чеченской Республики 28 человек (68%) являлись депутатами предыдущего созыва [Состав депутатов…, 2019].
В единый день голосования 19 сентября 2021 г. состоялись выборы в Парламент ЧР пятого созыва: «Единая Россия» получила 37 депутатских мандатов, «Справедливая Россия» и КПРФ – по 2, результаты не отличались от распределения мандатов в прошлый избирательный цикл в 2016 г.
В зарубежных исследованиях партийная система России получила название «иерархической», при которой лидирует «доминирующая, правящая партия с мягкой оппозицией, обеспечивающей необходимый плюралистический компонент, жесткая оппозиция маргинализована или вообще вне закона» [Roberts, 2015. P. 148]. При этом партия «Единая Россия», достигшая очевидного успеха в законодательной власти на федеральном уровне, перенесла его на региональный. Это способствовало укреплению вертикальной связи Центра и субъектов РФ, в том числе с Чеченской Республикой.
В Чечне наряду с формальными властными институтами функционируют неформальные, основанные на традиционных общественных практиках: клановой (тейповой) структуре, религиозности. Ярким примером выступает институт кадиев.
В июне 2011 г. Ходж-Ахмед Кадыров, двоюродный брат А. Кадырова, создал и возглавил Совет улемов, в который вошли 60 исламских ученых со всей республики. Он также ввел институт кадиев (местные исламские судьи), которые непосредственно подчинялись муфтию Чечни. Кадии в Чечне стали своего рода «религиозными советниками» в местных администрациях: занимаются примирением сторон в вопросах кровной мести и похищении невест, разбирают имущественные споры на основе примирительных процедур (машар), проводят просветительские беседы между верующими, например, об опасности алкоголя и курения, о необходимости соблюдать мусульманский дресс-код и т.д. [Селентьева, 2018, с. 119] Кадии муниципальных образований Чеченской Республики регулярно отчитываются перед Духовным управлением мусульман. Таким образом, в Чечне сформировался исламский аналог административной системы, существующий параллельно со светской системой управления. В целях поставить заслон распространению нетрадиционных для Северного Кавказа и враждебных религиозных движений, в августе 2016 г. на международной богословской конференции «Последователи Сунны: кто они?» была принята «Грозненская фетва» – первый в России документ, определяющий границы традиционного суннитского ислама. Позже документ был доработан Советом муфтиев и Духовным управлением мусульман России, в нем перечислены действия за которые то или иное религиозные движение может быть признано радикальным: покушение на жизнь или имущество других людей, убийство на почве религиозной нетерпимости, принижение достоинства и чести других мусульман, претензии на исключительность, «эксклюзивную правильность», а также разжигание религиозной нетерпимости, нарушение мирной жизни в обществе [Совет муфтиев России…, 2016].
Российские ученые в большинстве своем считают, что следование нормам и ценностям традиционного ислама стало единственной адекватной альтернативой «ваххабистскому» проекту «Эмират Кавказ» [Селентьева, 2018, с. 119], препятствующей развитию экстремистских взглядов, присоединению молодежи к запрещенной в России террористической организации «Исламское государство». Деятельность Главы Чечни и духовенства по воспитанию молодежи «направлена на разъяснение сути экстремизма и терроризма; они раскрывают гуманистическое, миротворческое содержание ислама, который не приемлет насилия» [Akayev, Nanaeva, Salgiriev, Soltamuradov, Gaziev, 2020, p. 3532]. На одной из встреч муфтия Чечни с Р. Кадыровым Глава республики заявил, что «в Интернете объявлена настоящая охота на умы чеченской молодежи ... всевозможные агитационные машины делают все, чтобы сбить нашу молодежь, запутать их, поймать их в свои сети, это атеисты, радикалы, самые разные течения. Мы ни в коем случае не должны этого допускать, нужно усилить просветительскую работу» [Рамзан Кадыров провел встречу…, 2021]
Вместе с тем, Дж. Свирщ увидела в политической и общественной деятельности Р. Кадырова попытку «построить вокруг себя культ личности, как это сделал бы религиозный лидер, чтобы подчеркнуть поддержку и связь с чеченским народом» [Swirszcz, 2009, p.79].
Глава Чеченской Республики не скрывает своего глубокого интереса к международным событиям на Ближнем Востоке, к борьбе с международным терроризмом, службе чеченцев в подразделениях российской военной полиции в Сирии и заботе о защите веры [Р. Кадыров в прямом эфире…, 2019]. В интервью телеканалу RT Arabiс Р. Кадыров подчеркнул, что его роль в дипломатии с арабскими государствами невелика, а главная заслуга в построении хороших отношений с мусульманским миром принадлежит президенту России Владимиру Путину. Между тем, он проявил личную заинтересованность в налаживании контактов с Саудовской Аравией: «Я за Саудовскую Аравию, потому что там находятся самые святые места на земле – Мекка и Медина. Я готов умереть, защищая Саудовскую Аравию, потому что это мой долг мусульманина» [Интервью главы ЧР…, 2019].
Несомненно, Р. Кадыров зарекомендовал себя как один из самых стойких борцов с терроризмом; он и его команда делают огромную работу по предотвращению распространения джихадистской идеологии среди чеченской молодежи. В то же время он позиционирует себя не как светский лидер, декларируя свою религиозную принадлежность и особую роль защитника веры. Международная политическая деятельность Р. Кадырова выходит за рамки его полномочий как Главы субъекта РФ, и, хотя сам он заявлял, что его роль в диалоге с арабским миром невелика, он выстраивает личные контакты с лидерами мусульманских стран с довольно консервативными режимами.
Чечня является единственной среди республик Северо-Кавказского федерального округа, где выборы Главы осуществляются гражданами Российской Федерации, проживающими на территории республики и обладающими активным избирательным правом, на основе всеобщего равного и прямого избирательного права при тайном голосовании. В других республиках СКФО выборы глав проводятся представительными органами субъектов.
26 июня 2021 в г. Грозном прошла XXXVI Конференция Чеченского регионального отделения партии «Единая Россия», где главным вопросом стало голосование по выдвижению кандидата на должность Главы Чеченской Республики на выборы 19 сентября. По итогам тайного голосования члены партии единогласно поддержали Р. Кадырова [«Единая Россия» выдвинула…, 2021]. Требование альтернативности выборов было соблюдено: от партии «Справедливая Россия» был выдвинут заместитель руководителя Администрации Главы и Правительства ЧР И. Хаджимурадов, от КПРФ – депутат Парламента ЧР Х. Накаев. Исход голосования практически был предрешен, Р. Кадыров получил 99,7% голосов избирателей. Не в первый раз жители Чечни дали высокий кредит доверия действующему Главе республики.
Итак, в результате политических трансформаций и институциональных решений, принятых в начале 2000-х гг., Чечня осталась в составе России, и в свое время отказалась от подписания двустороннего договора с федеральным центром, подстроившись под окрепшую модель конституционной федерации. Благодаря бюджетному федерализму, функционирующему наподобие унитарного государства, Чеченская Республика глубоко зависима от финансовых дотаций из Центра. В республике сложилась сильная исполнительная власть во главе с влиятельным лидером Р. Кадыровым, в настоящее время демонстрирующим высокую лояльность федеральному центру и лично Президенту РФ. Законодательная власть формируется по той же избирательной системе, как во всех субъектах РФ, обеспечивая парламентское превосходство доминирующей на всех уровнях партии «Единая Россия». Таким образом, органы исполнительной и законодательной власти интегрированы в политико-правовое поле России, что служит цели укрепления государственности и институциональной стабильности. О высокой степени интегрированности Чечни говорит и активное участие чеченского контингента из Росгвардии и полиции в специальной военной операции России на Украине, начавшейся 24 февраля 2022 г.
Вместе с тем, в современной Чечне наряду с формальными институтами функционируют неформальные общественные практики, основанные на клановой (тейповой) структуре и возрастающей роли традиционного ислама (например, институт кадиев). Особенности традиционных общественно-политических практик показывают возможность образования новых разрывов между светским обществом и политической системой современной России и Чеченской Республикой, как субъектом Федерации.