СТАТЬИ

Городские и храмовые центры древнесуданского царства Мероэ – Хамадаб, Аулиб и Абу Эртейла, расположенные в устье сезонного водотока Вади эль-Хавад, пережили расцвет при царе Натакамани в I в. н.э. Их нахождение недалеко от столицы – города Мероэ предопределило развитый характер ремесла и торговли. Исследование особенностей формы сосудов из Хамадаба, Аулиба и Абу Эртейлы позволяет изучить морфологическую эволюцию мероитской керамики, ее назначение и выявить локальные особенности, характерные для указанных памятников. Археометрический анализ керамики помогает дифференцировать методы ее изготовления и принадлежность к производственным центрам. Это дает возможность рассмотреть вопрос о производственной инфраструктуре города Мероэ и его округи в I в. н.э. и показывает, что при общем сходстве ассортимента форм сосудов, сырьем для них служили местные глины, а каждое из поседений, независимо от его размеров, могло обладать собственными гончарными мастерскими, обеспечивавшими, в первую очередь, персональные нужды. Торговля керамической продукцией была слаба, а ее объектами служили рядовые типы утвари, означая, что в товарообмене участвовали не столько сами сосуды, сколько их содержимое. Расположение гончарных мастерских, выявленных в Хамадабе и Мувейсе, демонстрирует выработку мероитами системы планировки их поселений по единому образцу, четко разделявшихся на жилые и ремесленные территории, являясь характерной особенностью производственной базы столичного региона Мероитского царства. Хотя материальная культура Мероэ показывает высокую степень централизации, наглядно выразившуюся в единстве архитектуры храмовых и административных сооружений, форме и декоре предметов быта и культа, в первую очередь керамики, можно говорить, что ремесленное производство мероитов и товарообмен между поселениями были менее централизованными, что привело к созданию и активному функционированию собственных гончарных мастерских как в крупных городских центрах, так и небольших административно-храмовых комплексах.

Скачать JATS

Вади эль-Хавад – протяженная долина с сезонным водотоком в восточной части Судана, следующая с юга на северо-запад и впадающая в Нил всего примерно в 7 км от Мероэ – столицы одноименного древнего африканского царства. Благоприятные природно-климатические условия способствовали появлению здесь поселений уже в середине IV в. до н.э., преобразовавшихся впоследствии в заметные городские и храмовые центры¹ – Хамадаб, Аулиб, Абу Эртейлу и Басу. Первые три, расположенные у устья Вади эль-Хавад², фактически, стали южным пригородом столицы Мероитского царства и пережили расцвет, пришедшийся на эпоху правления царя Натакамани (I в. н.э.³).

В результате научного изучения Хамадаба, Аулиба и Абу Эртейлы был получен значительный археологический материал, проанализированный в разной степени подробности специалистами, работавшими на данных памятниках (включая автора данной статьи), а также немецко-польской командой (Малгожата Дашкевич, Гервульф Шнайдер, Эва Бобрик, Маня Ветендорф) в ходе реализации исследовательского проекта по изучению мероитской керамики (“Topoi”, Свободный университет Берлина и Берлинский университет имени Гумбольдта). Хотя первоначально его целью было археометрическое изучение керамики Мусавварат эс-Суфры⁴ (археологического памятника в 70 км к юго-западу от Мероэ, в пустыне, примерно в 10 км от Вади Аватиб), в дальнейшем исследователи увеличили зону охвата с целью выявить мусавваратскую керамику за пределами своего региона. Таким образом, региональный проект расширился за счет материалов из других археологических памятников – Мероэ, Хамадаба, Аулиба, Абу Эртейлы, эль-Хассы, Мувейса, Вад Бан Наги, и база данных “SDB” (“Database for Sudanese ancient pottery”) стала включать более 1200 керамических образцов [Daszkiewicz, Malykh, 2017, p. 14, note 7], вывезенных в Берлин с разрешения Национальной корпорации древностей и музеев Судана (NCAM) для проведения серии физико-химических анализов с использованием повторного обжига керамики в лабораторной камерной печи при температурах 1100°С, 1150°С, 1200°С и рентгенофлуоресценции, уточнявшей геохимическое происхождение глин [Daszkiewicz, Malykh, 2017, p. 18]. В результате изученные образцы были распределены по «матричным группам» (MGR – “Matrix Group by Re-firing”) в соответствии с составом глины, что позволило определить местные и привозные изделия для каждого памятника и закономерности в их топографии.

Археометрические данные по керамике, полученные в результате деятельности указанного проекта, вместе с традиционными методами исследования керамического материала, дают возможность более глубоко оценить особенности гончарства Хамадаба, Аулиба и Абу Эртейлы – поселений, компактно сконцентрированных в устье Вади эль-Хавад, при этом рассмотрев эти особенности как региональную традицию, характерную для производственной инфраструктуры столичного региона Мероитского царства.
КЕрамика Хамадаба
Хамадаб, расположенный на северном берегу Вади эль-Хавад, в 2,5 км от Мероэ, впервые был исследован Дж. Гарстангом в 1914 г., интересы которого концентрировались на небольшом храме H 1000. Археологические работы возобновились лишь в 2001 г.: команда немецких ученых под руководством П. Вольфа (Берлинский университет имени Гумбольдта, затем Немецкий археологический институт (DAI)) предприняла масштабные работы, позволившие не только уточнить планировку храма H 1000, но и определить границы города, нахождение жилых и ремесленных кварталов, в том числе обнаружить гончарные мастерские [Wolf, Nowotnick, Wöß, 2014, p. 104]. Значительное внимание уделялось и изучению керамического материала, который, впрочем, до сих пор не опубликован полностью, а лишь частично проанализирован в серии статей А. Диттрих и У. Новотник.
Выгодное стратегическое положение рядом с местом слияния Нила и Вади эль-Хавад, самого большого сезонного водотока в регионе, безусловно, было одной из причин, по которой Хамадаб был основан именно здесь, всего в нескольких километрах к югу от столицы Мероэ. Согласно надписям на стелах, найденных у храма H 1000, «Верхний город» (т.е. обнесенная стеной центральная часть Хамадаба) уже существовал во времена правления Аманирены и Акинидада⁵ в конце I в. до н.э. [Wolf, Nowotnick, Hof, 2015, p. 132–133]. Радиоуглеродный анализ углей, собранных из различных слоев «Верхнего города», показал, что наиболее ранние из них (горизонт D) относятся к раннемероитскому периоду (300–50 гг. до н.э.), а наиболее мощные (горизонт С) – к классическому мероитскому периоду (100 г. до н.э. – 100 г. н.э.) [Wolf, Nowotnick, Wöß, 2014, p. 109–112], захватывающему и время правления Натакамани.

Четверть керамики Хамадаба приходится на лепную посуду, сделанную из нильской аллювиальной глины, обычно с черной лощеной поверхностью, цвет которой приобретен в результате восстановительного обжига. Открытые и закрытые круглодонные формы – чаши, миски, т.н. пивные кувшины нередко декорированы вдавленным гребенчатым декором или насечками (ил. 1) [Dittrich, 2003, S. 77–81, Abb. 1–2, 8; Wolf, Nowotnick, Hof, 2015, p. 131]. Эта группа демонстрирует морфологическую устойчивость и традиционализм в изготовлении и отделке в т.н. африканском стиле, а используемые художественные элементы встречаются уже на неолитической керамике Судана и изделиях культуры Керма (середина 3-го – середина 2-го тыс. до н.э.)⁶, поэтому ее датировка всегда представляет значительные сложности и возможна на основе стратиграфических данных.

Остальная часть керамики Хамадаба представлена круговыми формами (т.е. сделанными на гончарном круге) – большими цилиндрическими и шарообразными кувшинами, чашами, кубками, тарелками, крышками, подставками [Dittrich, 2003, S. 89; Wolf, Nowotnick, Hof, 2015, p. 130, fig. 13] (ил. 2). Крупные формы – цилиндрические и шарообразные кувшины – являлись тарой для хранения жидких и сыпучих продуктов, но также вторично использовались как печи на кухнях – они вкапывались вдоль стен помещений и содержали угли, на которых готовили или подогревали пищу, а также обогревали помещение в холодное время. Когда такой сосуд разваливался, не выдерживая многократного термического воздействия, на его место вкапывался другой – в ходе археологических работ были обнаружены группы из фрагментов таких сосудов, вставленных один в другой (от двух до семи) [Wolf et al., 2011, S. 233–234, Abb. 20; Wolf, Nowotnick, Hof, 2014, p. 727–728, 733, pl. 5, fig. 7].
При раскопках «Нижнего города» в Хамадабе был расчищен огороженной сырцовой стеной двор площадью 380 кв. м, внутри которого найдены остатки четырех гончарных горнов цилиндрического двухкамерного типа (диаметр внутреннего пространства 1,4–2,2 м), сложенных из сырцового кирпича и бытовавших синхронно [Wolf et al., 2011, S. 234–236]. Их конструкция и групповое расположение аналогичны комплексам, обнаруженным в столице – городе Мероэ и в Мувейсе (поселении в 50 км к юго-западу) и датированным временем правления Натакамани [Török, 1997, p. 173–175, Abb. 1; Baud, 2010, p. 215–216, fig. 278–279; Baud, 2015, p. 100–101, fig. 4]. П. Вольф логично заключил, что наличие функционировавших одновременно групп гончарных горнов наглядно свидетельствует о массовом керамическом производстве, характерном для городских центров царства Мероэ [Wolf et al., 2011, S. 236].
Рядом с гончарными горнами в Хамадабе были найдены скопления отходов производства – обломки перегоревших тонких столовых и грубых кухонных сосудов [Wolf et al., 2011, S. 236]; девять образцов отсюда были отобраны для физико-химических анализов [Daszkiewicz, Schneider, 2011, S. 251].
Итак, археометрический анализ 93 образцов керамики из Хамадаба (включая фрагменты из гончарных мастерских) показал, что для изготовления сосудов здесь использовалась преимущественно аллювиальная (44 %), реже глина из вади (29 %) и каолиновая (22 %) [Daszkiewicz, Schneider, 2011, S. 256–257; Wolf et al., 2011, S. 239–242, Abb. 27; Wolf, Nowotnick, Hof, 2014, p. 731–732, fig. 6]. Образцы гончарного брака, найденные рядом с горнами, показали «неожиданно большую вариабельность местных глин»: на девять образцов пришлось шесть видов гончарных глин [Daszkiewicz, Schneider, 2011, S. 257]. Несмотря на близость Хамадаба и Мероэ, геохимические данные по глинам говорят о том, что каждый из этих городских центров обладал собственными керамическими мастерскими, при этом хамадабские мастера более активно использовали для изготовления утвари огнеупорные каолиновые глины, чем столичные гончары (22 % против 1 % в Мероэ [Wolf S. et al., 2011, S. 241, Abb. 27]), хотя их залежи располагаются ближе к Мероэ – в песчаниковых скалах к востоку от города [Robertson, Hill, 2004, p. 114; Wolf, Nowotnick, Hof, 2015, p. 131] и в скальном массиве Гебель Умм Али, в 11,5 км к северу от Мероэ и, соответственно, в 14 км от Хамадаба [Wolf et al., 2011, S. 240; Wolf, Nowotnick, Hof, 2014, p. 732; Nowotnick et al., 2014, p. 21; Wolf, 2021, p. 130, 139, fig. 7.14]. Весьма показательно, что гончарный брак из каолиновой глины типа Y2, обнаруженный у горнов в Хамадабе, по химическому анализу идентичен каолинитам из Гебель Умм Али [Wolf, Nowotnick, Hof, 2014, p. 732].
Каолиновые глины требуют наиболее высокой температуры обжига (900–1250°С) и гончарных горнов особой конструкции (в то время как температура обжига аллювиальных глин составляет 600–800°С, а вади-глин – 750–900°С⁷), а, следовательно, специально подготовленных мастеров-горшечников, умевших работать с огнеупорной глиной.

Химический анализ глин сосудов из Хамадаба выявил также сходство с некоторыми типами глин гончарных изделий из поселения в Аулибе (глины AW6, AW7 и AW8) и административно-храмового центра в Мусавварат эс-Суфре (глины A2 и O2) [Daszkiewicz, Schneider, 2011, S. 256; Daszkiewicz et al., 2016, p. 215], что указывает на возможности транспортировки небольшого количества керамики из Хамадаба в находящийся неподалеку Аулиб или более удаленную Мусавварат эс-Суфру, расположенную в 67 км к юго-западу, несмотря на то, что оба этих поселения обладали собственными гончарнями⁸.

КЕРАМИКА АУЛИБА
Археологический комплекс Аулиб, расположенный в русле Вади эль-Хавад, в 6,5 км к югу от Мероэ и примерно в 4 км к юго-востоку от Хамадаба, включал храм и жилое здание. Раскопки здесь велись польской экспедицией Гданьского археологического музея под руководством Х. Панера в 2001 и 2003 гг., но не были завершены. Комплекс функционировал с I в. до н. э. до I в. н. э., хотя мог быть основан значительно раньше [Borcowski, Paner, 2003, p. 59; Sander, 2015, p. 315].
Несмотря на краткость археологических работ, в их ходе была собрана представительная коллекция лепной и круговой керамики (ил. 3). Лепные сосуды малочисленны и представлены традиционными типами полусферических круглодонных чаш, украшенными насечным и вдавленным гребенчатым декором [El-Tayeb, Kołosowska, 2005, p. 154–155, fig. 23]. Среди керамики, изготовленной на гончарном круге, обращает на себя внимание репрезентативность группы кратеров, некоторые из которых расписаны листьями плюща в эллинизированной манере. Здесь также найдены круглодонные светлоглиняные чаши, кубки, крупные шарообразные кувшины и чаны [Daszkiewicz, Bobryk, Schneider, 2005, p. 75–77, fig. 7–9; El-Tayeb, Kołosowska, 2005, p. 151–154, fig. 18–22]. Что касается теста, то, в отличие от Хамадаба, в Аулибе доминируют изделия из глины вади (71 %), что закономерно, учитывая расположение памятника в Вади эль-Хавад и его бóльшую удаленность от Нила, с берега которого бралась аллювиальная глина: на изделия из нее в Аулибе приходится лишь 17 %. Сосуды из каолиновой глины, являвшиеся для Аулиба привозными, составили всего 9 % [Daszkiewicz, Bobryk, Schneider, 2005, p. 78].
Для археометрического анализа было отобрано 35 образцов аулибской керамики. В результате было определено, что 25 из них принадлежат сосудам «местного изготовления» (ил. 3) (хотя гончарные мастерские здесь пока не обнаружены), шесть сосудов из нильской аллювиальной глины были сделаны в расположенных по соседству поселениях – в Хамадабе или Мероэ, три сосуда из бежевой каолиновой глины изготовлены «в специализированных мастерских региона Мероэ – Мусавварат», один сосуд с примесью коллофана неизвестного происхождения [El-Tayeb, Kołosowska, 2005, p. 155–157, fig. 24–27; Daszkiewicz, Bobryk, Schneider, 2005, p. 67, 78; Daszkiewicz, Schneider, 2011, S. 257].
КЕРАМИКА Абу Эртейлы
Археологический памятник Абу Эртейла находится в 1 км к югу от Аулиба, также в русле Вади эль-Хавад. Его исследование было начато в 2009 г. и продолжается до сих пор. В ходе работ был обнаружен храмовый комплекс, посвященный, видимо, сразу нескольким богам египетского и мероитского пантеона, и административно-жилое здание. Они были возведены, согласно сохранившимся эпиграфическим свидетельствам, царем Натакамани и царицей Аманиторе и функционировали в I–III вв. н.э.⁹

Как и в Хамадабе и Аулибе, керамический корпус Абу Эртейлы включает круговые и лепные сосуды, последние составляют примерно треть всей обнаруженной на этом памятнике керамики и представлены крупными и мелкими круглодонными чашами, чанами и котлами, нередко украшенными насечками или вдавленным гребенчатым декором, зачастую образующим серии ромбов, а также объемными «пивными кувшинами» с узким горлом и шарообразным туловом¹⁰ (ил. 4). Все они имеют отчетливые свидетельства их бытового использования – копоть и нагар, иногда остатки содержимого и следы ремонта.

Ассортимент сосудов из Абу Эртейлы, сделанных на гончарном круге, более разнообразен, он включает не только бытовую утварь, но и сосуды для культовых целей, например, чаши-курильницы и высокие колонновидные подставки под них, подносы для ритуальных возлияний воды [Malykh, 2017, p. 150–152; Малых, 2017, с. 33–35; Малых, 2019(1); Малых, 2019(2), с. 58–66; Малых, 2019(3), с. 70–79]. Бытовая керамика Абу Эртейлы (столовая посуда, сосуды для приготовления пищи и хранения продуктов (ил. 5)) находит множество аналогий в керамике Мероэ и в синхронных слоях Хамадаба¹¹ (ил. 6) и значительно меньше в керамическом корпусе Аулиба, что может быть связано с тем, что Аулиб уже пришел в упадок тогда, когда храмовый комплекс в Абу Эртейле переживал расцвет – в конце I и II вв. н.э.

Наиболее близкое сходство наблюдается с Хамадабом – не только по ассортименту форм, но и по способу применения сосудов, в частности, больших цилиндрических и шарообразных сосудов, которые использовались для хранения жидких и сыпучих продуктов [Wolf, Nowotnick, Hof, 2014, p. 733], а вторично служили как печи для обогрева помещений и приготовления пищи¹².

Подавляющее большинство керамики Абу Эртейлы (87 %) сформовано из т.н. вади-глины, источники которой располагаются рядом – в Вади эль-Хавад. 3 % составляют изделия из аллювиальной глины, которую добывали на берегу Нила, удаленном от Абу Эртейлы не менее чем на 5 км [Малых, 2017, с. 28–29, табл. 1]. 8 % приходится на сосуды из каолиновой глины, места разработки которой располагаются севернее. Забегая вперед, следует сказать, что химический анализ каолиновой керамики из Абу Эртейлы показал четкие различия с каолинами Хамадаба из месторождения в Гебель Умм Али; на данный момент место происхождения этой разновидности керамики, найденной в Абу Эртейле, остается неустановленным [Daszkiewicz, Malykh, 2017, p. 14].
Археометрическому анализу было подвергнуто 20 образцов, при этом 17 из них по глине обычны для керамического корпуса Абу Эртейлы [Daszkiewicz, Malykh, 2017, p. 11–12]. Более того, 11 экземпляров визуально были определены нами как местная продукция, изготовленная из глины Вади эль-Хавад, что было подтверждено серией лабораторных физико-химических анализов, проведенных М. Дашкевич в Берлине. Изученные фрагменты принадлежат наиболее часто встречающимся типам круговых сосудов в Абу Эртейле (крупным цилиндрическим кувшинам, чашам, тарелкам, крышкам, подставкам под светильники) и действительно представляют собой местную глину Вади эль-Хавад, причем по текстуре и химическому составу два из них имеют параллели в гончарных глинах расположенного рядом Аулиба, остальные девять вовсе не находят аналогов в керамике даже соседних памятников [Daszkiewicz, Malykh, 2017, p. 15, fig. 4, 9, tabl. 2 (MGR 145–154)], видимо, являясь продукцией абу-эртейльских гончарен. Последние пока не обнаружены в ходе археологических работ, однако по ряду косвенных признаков они здесь были и активно функционировали¹³, обеспечивая административно-храмовый комплекс Абу Эртейлы не только бытовой керамикой (сосудами для приготовления и хранения пищи, столовой утварью), но и предметами для отправления культовых действий в храме.

Крупная лепная миска с циновочным орнаментом снаружи, сделанная из редкой для Абу Эртейлы аллювиальной глины, по результатам химического анализа была атрибутирована как изделие гончарных мастерских Хамадаба [Daszkiewicz, Malykh, 2017, p. 16, fig. 4, 10 (MGR 2.03)]. Весьма показательно, что сосуды из идентичной по археометрическим признакам глины были найдены не только в Хамадабе, но и в более удаленных Мувейсе и Мусавварат эс-Суфре.
Венчик крупного цилиндрического кувшина, сделанного на гончарном круге из смешанной глины, по химическому составу, типичному для глин, отложенных в месте, где вади впадает в долину Нила, нашел аналогии в керамике Вад Бан Наги – мероитского памятника, удаленного от Абу Эртейлы более чем на 70 км [Daszkiewicz, Malykh, 2017, p. 15, fig. 4, 10 (MGR 155)]. Однако место изготовления этих сосудов определить не удалось: вероятно, и в Абу Эртейлу, и в Вад Бан Нагу они были привезены из пока неустановленного производственного центра. То же самое можно сказать и о фрагменте чаши с прямым венчиком: сосуды из такой же глины (упомянутый выше тип O2) обнаружены в Хамадабе, Мувейсе и Мусавварат эс-Суфре, однако высокое содержание калия (5,69%) и низкий процент титана (0,92%), ванадия (64 ч/млн) и хрома (57 ч/млн), исключают указанные поселения как районы добычи и применения подобной глины [Daszkiewicz, Malykh, 2017, p. 15–16, fig. 4, 10 (MGR 156)].
Итак, лабораторные физико-химические анализы абу-эртейльской керамики позволили выделить группы местной керамики, по-видимому, изготовленной в Абу-Эртейле, а также привозные изделия, источник которых (за исключением чаши из Хамадаба) установить пока не удалось. Также было сделано важное замечание методологического характера на основе анализа образцов AD 496 и AD 509 из Абу Эртейлы, которые визуально демонстрировали полную идентичность с образцами MD 868 и MD 876 из Мусавварат эс-Суфры, заставляя видеть в них продукцию одной мастерской. Однако в процессе повторного обжига при температуре 1200°С было выявлено кардинальное отличие между ними и по цвету, и по химическому составу. Как верно отметила М. Дашкевич, «этот пример показывает необходимость быть осторожным при выводах об экономическом пространстве той или иной гончарной мастерской на основании исключительно макроскопического исследования глины» [Daszkiewicz, Malykh, 2017, p. 16, fig. 6–7]. Примечательно также и то, что упомянутый в этом контексте абу-эртейльский образец AD 509, определенный М. Дашкевич как принадлежащий неустановленному производственному центру, по текстуре глине, отделке внешней поверхности и форме (т.е. совокупности различных признаков, не только археометрических, но технологических и морфологических) скорее должен быть атрибутирован как продукция гончарных мастерских египетского Асуана¹⁴, по сути, являясь импортом для царства Мероэ.

Заключение
Изучение особенностей формы сосудов позволяет рассмотреть морфологическую эволюцию мероитской керамики, ее назначение и выявить локальные особенности, характерные для конкретных памятников. Археометрический анализ керамики помогает дифференцировать методы ее изготовления и в отдельных случаях идентифицировать производственные центры. Таким образом, сочетание морфологического и археометрического методов дает возможность рассмотреть вопрос о производственной инфраструктуре города Мероэ и его округи в период расцвета – при царе Натакамани в I в. н.э.
Анализ керамического материала из расположенных рядом мероитских археологических памятников Хамадаб, Аулиб и Абу Эртейла показывает, что каждое из этих поседений, независимо от своего размера (а Аулиб и Абу Эртейла были достаточно компактными административно-храмовыми комплексами), скорее всего, обладало собственными гончарными мастерскими, активно функционировавшими и обеспечивавшими, в первую очередь, персональные нужды, пользуясь гончарным сырьем, добывавшимся поблизости. Торговый обмен керамической продукцией хотя и имел место, но был слаб, при этом объектами торговли служили не какие-то уникальные для каждого поселения изделия, а рядовые типы утвари, изготовлявшиеся повсеместно. Это означает, что в товарообмене участвовали не столько сами сосуды, сколько их содержимое, например, зерно или вино, которое, например, могло содержаться в крупных цилиндрических кувшинах – наиболее часто встречающемся типе круговой керамики на указанных памятниках.
Хотя археологические работы в Абу Эртейле и Аулибе пока не выявили самих гончарных мастерских, их наличие устанавливается, как мы уже говорили, по косвенным признакам и по аналогии их размещения в Хамадабе и Мувейсе – на окраинах поселений, в удалении от жилых кварталов [Wolf et al., 2011, S. 236–237, Abb. 20; Baud, 2015, p. 99–100, fig. 4]. Расположение гончарных мастерских демонстрирует выработку мероитами единых правил планировки их поселений, четко разделявшихся на жилые и производственные территории. Хотя материальная культура Мероэ демонстрирует высокую степень централизации, наглядно выразившуюся в единстве архитектуры храмовых и административных сооружений, форме и декоре предметов быта и культа, в первую очередь керамики¹⁵, можно говорить, что ремесленное производство мероитов и товарообмен между поселениями были менее централизованными, что привело, в частности, к созданию и активному функционированию собственных гончарных мастерских как в крупных городских центрах, так и небольших административно-храмовых комплексах.